усмешки

 

 

                 лирика

 

 

 

 

 

                                                                                               

 

 

 

 

 

 

 

            УДК 882-1

 

 

С–79    Стефанович Эрнест Александрович.

            Зря не зря (сборник):

            Шипы двадцатого: Усмешливые рифмы. –

  Розы двадцатого: Избранные стихотворения. –

            2004 г.

 

 

                           

Творить, короче говоря

         И зря на зряшное не зря

 

 

 

  

                  © Стефанович Эрнест Александрович, 2004

 

                                



 

 

Р О З Ы   Д В А Д Ц А Т О Г О

ЛИРИКА

                                                

Лирика сатирика, члена Союза писателей России. Разделы нового издания названы, как книги автора, увидевшие свет в конце ушедшего века: "Пробуждение" (1990), "Высокая форсировка" (1983) и "Инерция" (1992). Лучшие опубликованные в них стихотворения дополнены новыми – из других книг и журналов, из неизданного и написанного в столетии наступившем.

 

 СОДЕРЖАНИЕ

Розы двадцатого

Пробуждение……………………………………………….

  Высокая форсировка……………………………………….

  Инерция

Пробуждение

 

 

 

 

       Поэзия – это тонкое прекрасное объяснение мира...

             Поль Валери

 

Март

Март, как сильный, синий всадник,

Въехал в белый палисадник,

И февраль – владыка вьюжный

Был низложен ветром южным!

Весна

У солнышка лучи остры, упруги –

Весна их правит на точильном круге.

            По всей земле – искрящие фонтанчики.

            Подснежники.

       Фиалки.

   Одуванчики.

Апрель

От лужиц веселые блики,

Грачи заполошно кричат.

Зеленые ушки брусники

Из рыхлого снега торчат.

            В озябших кустах перелесков

            Из гнили и пней с каждым днем

            Все больше глазеет пролесок·,

            Пронзающих синим огнем!

Утро

Там, где с вечера клубилась,

Обнимая землю, мгла,

Жарко зорька пробудилась,

Вспыхнув, речку подожгла.

            А река, на заворотке

Переливчато звеня,

Под чернеющие лодки

Ускользнула от огня!

         n

Ночь проснулась. Идет и не прячется.

Легким шагом над сонной водой.

Истончается в явь до прозрачности

И теряет звезду за звездой.

Утренняя дойка

Молочные звоны о донце.

Отцежена синь в облаках.

Неспешно восходят два солнца –

В подойнике и на рогах!

Начало дня

Солнце выглянуло, что ли?

Выгнул красный зверь хребет?

Иль Земля по чьей-то воле

Поднырнула под рассвет?

            Как ребенок виноватый,

            Надрожавшийся в углу,

Вдруг бочком, чуть кривовато

Шар земной скользнул к теплу.

Встал, как не было и ночи,

День такой – что говорить? –

Будто сам собою хочет

Землю отблагодарить!

Былинное

У края старой рытвины, окопа ль,

На три сторонки головы клоня,

Растут боярышник, дубок и тополь

Из одного обугленного пня.

            Стоят, смыкая в бурю ветки-плечи,

            Зеленой тенью трех богатырей.

            Растущий памятник боям и сечам

            Не на одном из многих пустырей!

Мотыльки

На месте былого костра –

Крапива, зола, кожура,

Похожие на угольки,
Рожденные здесь мотыльки.

            Чернеет, глядишь, уголек,

            И вдруг – будто снова в огне:

Увидев полет свой во сне,

Крылом шевельнул мотылек!

Фляга

Окопы-шрамы вдоль оврага.

Насквозь простреленная фляга.

            Я зачерпнул бы из криницы –

Из глуби ран война струится.

Гляжу в нее прицельным взглядом

И вижу явь и призрак разом:

         Зрачки из дали опаленной

Следят – их сорок миллионов.

Пью, пробуждаясь, память-влагу.

Храню расстрелянную флягу.

В полосе отвода

За двумя обочинами –

Вечно озабоченная,
Грохотом известная

Линия железная.

            А в траве меж грохотами

            Молотками крохотными
            Бьют по наковаленкам
            Кузнечики маленькие.

Словно ладят новенькие

Серебринки тоненькие,

Чтобы меж травинками

Стали им тропинками.

Вечером

Заря – огневая плясунья,

Под ней – горизонт, как струна.

А выше – готова глазунья –

Сквозь облако светит луна!

 

ä

Как солнышко сéло –

Селó как осело.

          Присел дальний лес.

Иль вовсе исчез?

Свобода

Свободен ли земной цветок,

Которому назначен срок

Раскрытия и увяданья

И предусмотрено заданье

По аромату и расцветке –

На протяженьи каждой ветки –

На день, на месяц, на года?

            Он говорит, – свободен, да!

  Свободен каждым лепестком,

            Пыльцой, тычинкой, стебельком

            С округлой тяжестью для плода.

Да что ж такое-то – свобода?

Ночная дорога

Поездными огнями разорванный,

В щели окон проникнуть стремясь,

Ветер следом бежит, меж платформами

Оступаясь в кюветную грязь.        

             Тянет в небе неспешную борозду

Тонкий месяц, как лемех, остер.

Улыбается в рыжую бороду

Пробудившийся в поле костер.

Отчество

Я папино имя пишу на ладони.

Ему запретили бывать в нашем доме.

         Царапаю по столу

Кухонной сталью

Имя, что взрослому

Отчеством станет...

У светофора

Уснула, уснула стальная река,

В рассветной тиши утонула.

Змеино гремучила издалека

И вдруг отрешилась от гула.

            Над нею, над нею застыл светофор

И деревом красным кустится.

И ожили звуки: идет медосбор,

И в куст возвращаются птицы.

Проснется, проснется "железка", когда

Проклюнется в красном зеленый.

Опять загрохочут по ней поезда.

Опять запоют перегоны...

            Уснула, уснула стальная река,

            В рассветной тиши утонула.

            Примчалась измученно издалека,

            На пару минут прикорнула.

Восходы

Небо, как река, над чередою

Наших дел, безделиц, снов и слов

Уплывает в даль, где за чертою

Удит неизвестный рыболов.

            Ни волны, ни шороха, ни плеска.

            Лишь однажды в день над суетой

            Дергается тоненькая леска

            С крутобокой рыбкой золотой.

Прощание

Весна уйдет. Отвеселятся льдины,

Оставив память о сверканьи глыб.

Лишь коростель увидит в миг пустынный –

Слезами полнятся глаза у рыб.

            И долго птичий голос над водою

            Стелиться будет с верезгом сверла,

            А берега, ерошась лебедою –

            Махать вослед, как сизых два крыла.

Разгадка

Иду вдоль длинного состава

Груженых угольных гондол,

Стирая ветошью устало

С ладоней липкий солидол.

Меня невольно чем-то милым

Влечет к себе вагонный строй,

Могу взахлеб, неутолимо,

Бродить, как в детстве, час, другой.

Как в детстве. Вот она, разгадка

Нелепой нежности моей

И к тормозным стальным площадкам,

И к маркам каменных углей!

            ...Война, Сибирь... Малыш в панамке,

Во всем похожий на меня,

Со шкворневой вагонной балки

Сгребает крошево угля...

Над нами

Средь пыльных спутанных ветвей,

Невидим, вскрикнул воробей –

"Поберегись" или "Вниманье"? –

И над людским непониманьем

Без рассуждений наших лишних

Другой вспорхнул на тополь с вишни.

Прогулка

Забываешь понемногу

Городскую канитель.

Чу! Дерет нога о ногу

Хрипловато коростель.

Буйнотравье. И соседство

Голубой несуеты.

Млечный Путь опушек детства –

Земляничные цветы –

Под ключицей ли, над бровью

Нежной грустью проросли...

Приземлись! Блины коровьи:

Стадо осенью пасли.

Ужение

В ракитном рассвете июля

Туманно текут берега.

В садке из дырявого тюля

Трусцою кружит мелюзга.

            Две удочки ждут молчаливо

            Под злым наблюдением ос.

  Очнулась ленивая ива:

  - Ах, солнце уже поднялось?

Кузнечики

Написано: "Лес береги от пожара!" –

Коробка для спичек – мальчишечья тара

Для соли, кузнечиков и мотыля.

Впускаем туда пожужжать и шмеля,

И бабочку. Только тускнеют в неволе.

Так можно их выпустить в чистое поле!

Достанем кузнечика, – робко польет

Царапины жидкостью желтой, как йод.

Кулак разожмем – прыг! – и в травах утонет.

Играем. Шуршим у земли на ладони.

Остановка

Грозно вышла обвальная туча.

Поезд – в рев. Не прорвется никак.

Держит ливень иль встречная круча,

Но колеса искрят, как наждак.

            Покорился судьбе скорый поезд.

            Что же, плакать? О чем иль, о ком?

   Тише, тише... и встал, успокоясь,

   И пахнул домовитым дымком.

С лугом впереглядку

Любуясь клевером, румянится заря,

И ласточки над красно-синим лугом

Играют радостно, им кажется, – горят

Для них два неба, слитые друг с другом!

Лесные паучки

Тронь паутину – отскочит за ветку,

Там подрожит паучок-тонкопряд,

Переживая за хлипкую сетку,

И вперебежку вернется назад.

            Ширится гул проходящих моторов,

            И пролетающих – высится вой,

            А паучок над семьей мухоморов

  Замер тихохонько вниз головой.

Сколько их тут? Миллион миллионов?

Ходят ли в гости ночами они,

Чтобы в брейк-дансе паучьих притонов

Не вспоминать одинокие дни?

Радуга

Рассеялся дождь, будто не был,

Смешной разговор завели

Две тучки... Смеется все небо

От уха до уха земли!

Август

Соловьи свое оттенькали.

Небо выцвело, как лен.

В сад с багровыми оттенками

Заглянул из парка клен.

            И услышал: свисты зяблика,

            Воробьишкино "Жи-ву!" –

   Перебило стуком яблоко,

            Вдруг упавшее в траву.

Арбузы

Что-то в облике их полосатом

Есть от тигров зеленых, редких –

С красной пастью, усаты, пузаты,

И лежат по железным клеткам!

Берег

Чуть живая, со вздохами,

На цепях Иртыша
Грозовыми сполохами

Лижет брюхо баржа.

  Лодка спит осторожная,

   Парусинный башлык.

            Чу! – железнодорожная

            Ветка бухает в стык.

На песке, за кадушками –

Восковой огонек.

Над страницами Пушкина

Шелестит мотылек...

            Ни залома·, ни берега.

            Не дрожит огонек.

            Рос под именем Эрика.

            Кем ты стал, мотылек?

Подсолнух

Будто льва дразнящий обруч в лепестках огня,

У шоссе горит подсолнух, солнышку родня.

            Что за диво? Беспризорный – до сих пор живой?

            Разве стерпят наши люди, чтобы – с головой?

Стоп! Водитель хищно зыркнул.

Прыгнул в пламя, будто в цирке!

Молния

Артерией с корнями капилляров

Из тучной сини гром пророс

И раскатился с грозных крутояров,

И разаукался вразброс.

            Стрельнули тени ружей тополиных,

            Готовых с дрожью бить и бить.

И мельком – искра, дума из глубинных:

            Вот так бы яро – полюбить!

Избушка

               Строят железные дороги, чтобы ездить. Куда и зачем? Л. Толстой.

Отвернулась от рельсовой дрожи,

От уютных, как дом, поездов,

Кособока, ни кожи, ни рожи,

Отщепенка больших городов.

            Обведенные синей эмалью

Два окна, будто в туши глаза,

А под ними нахальные мальвы,

            Лопухи, лебеда, дереза.

Позади – и дорожные знаки,

И указанный ими режим.

А пред нею – пустырь, буераки

И вопрос: а куда мы спешим?

Стойкость

Когда набежали тяжелые тучи,

И дождь пулеметно ударил о камни,

И вырвались тысячи молний гремучих,

Кромсая округу косыми клыками,

            Цветы перестали дышать от испуга,

            И птицы и звери к деревьям прижались.

            А люди, толкая зонтами друг друга,

            Стояли и ждали, и солнца дождались.

Настроение

Нет оправданий перед ночкой темной.

Не накосил ей травушки поемной.

            Не вырастил домашней животинки.

            Не выткал да не выбелил холстинки.

Не выставил бадьи на край колодца.

Не выстроил мосточка над болотцем.

            Иду. Ни опереться на перила.

            Хоть бы собака где-то заскулила.

Ни стога. Ни ключа воды напиться.

Ни в тряпочку вздохнуть. Ни зги. Темница.

Чудеса детства

Два цыпленка Цып и Ко

Убежали далеко.

Квохчет курица: "Беда,

Ой, вернитесь! Куд-куда?!"

            Не слыхали Цып и Ко.

Разыскать их нелегко.

Пролетает самолет,

Может, он цыплят найдет?

Он не страшный, вовсе нет!

Он не коршун-куроед.

Говорит, жужжа: "Жу-жу,

Я вас к маме провожу!"

 

µ

Вот волшебник Шахер Махер

Жить не может без чудес.

Оп-пускает в воду сахар –

Фокус-покус – тот исчез!

 

µ

Рос до осени каштан

Совсем без надзора.

Приглядитесь – не каштан,

А прямо обжора!

            Пять яиц одним глотком

  За завтраком глушит.

            Весь измазался желтком

  По самые уши!

 

µ Эхо

Его спрошу я: "Где ты?"

Ответит, что – нигде.

            Неправда. Есть приметы, –

            В мерцающей воде

На донышке колодца

Отзывчиво живет:

Кричу я – отзовется,

Умолкну – позовет!

 

µ Попугай

Висит, качаясь, на виду,

Как трубка телефонная.

Визжит, кричит – не какаду,

А чисто какофония!

            Чтоб помолчал немножко,

            Не припугнуть ли кошкой?

Его пугай, иль там ругай,

А он кричит (ну, попугай!):

- Ты сам дурак! Не покупай!

Сентябрь

День-деньской играют ветры,

Точно в ножички, стрижами,

Отмеряют километры

Пылевыми виражами,

Исчезая вслед за солнцем.

По утрам еще оконцем

Приоткрыто стынет месяц,

Но уже проселки месит

Мелкий дождь. Осенний месяц.

Татьяне

"Татьяна, помнишь дни золотые?" –

Петр Лещенко и патефон.

Я на фото гляжу – это ты ли?

Рядом я – ново-омский пижон.

В черной шапке и синей фуфайке,

В белых бурках на красном ранту –

Первый парень своей Замарайки

С нержавеющей фиксой во рту.

Возвращаются нынче фасоны

Прежних платьев и шляпок твоих.

Не нужны дамской моде резоны –

Нарасхват старина у портних.

Невозвратны года молодые, 

Их святыни, любови – как сон...

Помнишь ты, "помнишь грезы былые?" –

Петр Лещенко и патефон?

Осинки

Целый день в пролетах сосен,

Тонкие, как льдинки,

Облака разносят осень...

Не согреть вам неба просинь,

Красные осинки!

Полевая

Другого места нет вам, что ли?

Как осень, так – в лесу, в саду...

А если осень в чистом поле?

Не у поэтов на виду?..

            Тихонько ходит холод синий,

            Сгоняя к дымному огню

            Кусты ободранной полыни,

            Дикообразную стерню...

Лишь ветер-вестник снежной бури

Не сушит слезы у костра...

Вот где простор недоброй дури.

Вот где тоска – острым остра...

Первый снег

Все новым кажется кругом –

И дальний лес, и близкий дом.

            На что – знакомые места,

            Но под пушистым покрывалом

            Нет ни дороги, ни моста –

            Все изумляет небывалым!

Притихли галки на скирдах,

И не летают самолеты.

Идет концерт на проводах,

Где воробьи – певцы и ноты!

 

Ú

Добродушно шел и мудро.

Но устал, уснул под утро

На деревьях, пашнях, крышах,

На других снегах, не слыша,

Что крадутся с моря вьюги.

            И шипованней севрюги,

            И грубей угриной кожи

            Станет снег. И злее – тоже.

Жду тебя

Вечер, снегом иссеребрян,

Вслед за мной бежит, скрипя.

Чу? – забор молчал все время –

Надпись мелом: "Жду тебя"!

            Желтый дворник смотрит грозно:

  "Ну, дознаюсь, чья мазня!"

  А быть может, все серьезно?

            Мог быть автором и я?

Ну-ка, гляну со значеньем

На забор и двух девчат

С непонятным поведеньем,

Что у надписи торчат.

            Как две туфли уплясали,

            Я – с движеньем головы:

            "Это... вы здесь написали?"

  "Нет... подумала, что вы..."

Стог

Стог непокрытый, неодетый

На перекрестье непогод –

Забыт,

Ничейный сгусток лета,

И летом пахнет круглый год.

Лыжи

Мазал мазью на мороз,

Натирал для таянья.

Выходил на школьный кросс,

Бегал на свидания.

            След во след – скользящий бег.

            Догонял упрямицу!

            Все проходит... Стает снег,

            А лыжня – останется!

Металлическое

Как заклепки зари,

На снегу снегири

Многорядно разбросаны.

Цепенеет лежмя,

Как стальная, лыжня

Между медными соснами.

            Поднялись на дыбы

            Световые столбы

            Над фонарными плясами.

            Зла в металле зима,

            И цепями дома

Из огней опоясались.

Февраль

Ночь.

В окошко сельской бани

Заяц тощий барабанит.

Очень хочется забраться

К отразившемуся братцу.

            Не зовет никто косого

  На ночлег и разносолы,

            И приходится опять

            Ту же яблоню глодать.

На рубеже

Февраль отвыл.

Слаба и зла,

Весна дворняжкой приползла.

            Днем вырывала птичьи перья,

            Хрустела настом по утрам...

  Следили окна с недоверьем,

  Не выставляли зимних рам.

Метель

Во тьме над проселком

Вдоль рощи парила,

Недремлющим елкам

Подушки дарила.

            Прошлась по пригоркам,

            В селе побывала,

            Над дымом прогорклым

            Шурша покрывалом.

Вернувшись к опушке,

Недолго свистала –

В свои же подушки

Уткнулась. Устала.

На быстрине

Через речку-быстрину переправа.

Поперек ли плыть струи? Влево? Вправо?

            Чтобы к месту угодить назначенья,

            Лучше выше заходить по теченью.

Сносит в низость, в подлецы жизнь порою.

Возносись в мечтах своих до героя!

Весной

Волчью с подпалами шкуру

Стелет весна у дорог.

Хватит, зима, тебе сдуру

Снеги навьюживать впрок.

Март! И сосульки, что свечи,

Пламенем капают вниз.

Вверх устремляются печи,

Выгнув дымы на карниз.

Март! Над ручьем-балагуром

Стая стрекочет сорок.

Волчью с проталами шкуру

Стелет весна у дорог.

U

Вчерашние снеги в звенящем разбеге

С игристой зарей на плаву

Спросонья замечу

И брошусь навстречу,

И крикну: "Еще поживу!"

            С веселым восходом опустит на воду

            Светило свой огненный меч.

            Схватить бы да к ночи

            И дел наворочать,

И стылое сердце возжечь!

Дурманное

Февралю отслужили метели,

И весну я в охапке несу:

Это в марте-начале апреля

Расцветает багульник в лесу.

Не цвела ни крушина, ни ива,

Он и сам ни листка не пустил,

Но, расцвеченный мелко крикливо,

Показался до одури мил!

Дотащился с весной до вокзала,

Повстречалась училкина дочь.

"Да ведь он ядовитый", – сказала,

И отбросил я глупости прочь.

"Незнакомка"

Иду средь многих. Липких лиц

Докучный ряд.

Из-под опущенных ресниц –

Прицельный взгляд!

            В нем взор единственной моей

Ищу с тоской...

Он то же пережил, ей-ей! –

Творец. Крамской.

Могу

Весна идет. Над кленами

Далекими знаменами,

Белесыми слегка,

Над неисповедимыми

Задумчивыми дымами

Несутся облака.

            Весна. Цветы домашние

            Во сне гуляют пашнями,

            Порхают на лугу,

            И клены в небо просятся,

            И я за ними броситься

            Могу. Все, все могу!

Скорость

Навстречу то широкие поля,

То коридор, лесами окаймленный,

В стекле кабины, зренье опаля,

Сверкают светом желтым иль зеленым.

            А сдвинь окно – такой рванет напор,

            Что станет слышен дизель еле-еле,

            И сердце, всем ветрам наперекор,

            Рванется ввысь, как мальчик на качелях.

Его подхватит радостная боль.

Оно начнет все яростнее биться,

Не умещая к скорости любовь.

В нее нельзя мужчинам не влюбиться!

Вопросы

Неужто уходит родная земля?

И что с нею сталось, ругают ругмя?

            Неужто разносят, как с тополя пух,

Отчизну под ноги людских нескладух?

А это не ваш ли оставленный дом?

Не ваша ли мать пред закатным окном?

А вы?

Не хлебом единым,

Который едим мы,

Жив мир – нам твердили стократ.

Самим не пора ли

Отведать морали,

Как принял цикуту Сократ?

            Мешал он всем умным –

            Великие думы
            Являлись не только ему.

            Мешал и кретинам,

            Сомненьем глубинным

            Тревожа рутинную тьму.

Мешал тем, кто верил,

Правдивостью меря

Майевтики скрытый предел,

И тем, кто не верил, –

Что требовал веры

В единство раздумий и дел.

            Врага всякой догмы –

Как любим богов мы! –

Столпом объявили его...

            А вы заявляли:

"Одно только знаю –

Не знаю, как он, ничего"?

Бывшей

Мелкотравчатой тропкой приду вдоль порядка

Домов приземленных, живучих домов.

На крепких веревках перины и тряпки,

На кольях заплотных заплаты пимов.

            Притронусь рукою к шершавым лесинам

И длинно-длиннехонько высмотрю весь

Паучий уклад, окрутивший так сильно

Тебя и Кощея, царящего здесь.

Право

Ты не имеешь права нюни распускать,

На жизнь квохтать, что курица на воду:

Дано природой все, тебе лишь отыскать

Осталось путь вхождения в природу.

            И не имеешь права ты ругать людей:

            Все правы, только не поймут друг друга.

            Не понимая их, и сам ты лиходей

            С правами лишь выслушивать их ругань.

Но ты имеешь право знать и понимать,

Что мало путь избрать: так мир устроен –

Чтоб в нем оставить след свой, мало не хромать,

Печатать надо шаг – единым строем.

Люк

Двукрылы, птицы рвутся в небо.

"Пить-пить!" – и могут волю пить.

Люк – однокрыл, нигде-то не был.

Когда полет мог полюбить?

            Но скрипло рвался за ветрами,

            Дрожа заржавленным крылом,
            И прогибался в дряхлой раме,

            И будоражил старый дом.

И тарабанил по затвору,

Чтоб, словно сокол, вольным стать.

Ужель забыть возможно пору,

Когда задумал полетать?

            Ужель не праздник вольной птахе

            Момент единственный, когда

            Ее в лазурь возносят взмахи
            Согласных крыльев из гнезда?

Он бьется – вëдро ли, ненастье –

Люк однокрылый, бодро ждет

И все надеется на счастье –

Крыло второе отрастет!

Поэзии

Сам виноват, – звучащей прелести поддался

И уши воском залепить не догадался,

Как от сирен – известный Одиссей.

Сам виноват, – с решительностью всей,

Как Диоген пред грозным ликом властелина,

Воскликнуть не сумел: "Не заслоняй светило!"...

Чему и рад...

Поэтому

Обучая подростков отважной профессии,

Увлеченные взгляды мальчишек ловлю,

И тогда говорю им о русской поэзии,

О стихах и поэтах, которых люблю.

            Не всегда имена или строки поэтовы

Им до сердца доходят: все могут забыть,

Чтобы дать подзатыльник соседу. Поэтому

Говорю о поэзии – им же взрослыми быть!

Вопреки

Защита туго знала дело.

Как лук, сгибалась до предела

И напрягалась тетивой,

Вперед, казалось, не глядела –

Перехватила угловой:

            Раз! – точный пас – уже полдела! –

            Прострел мяча нацелен смело,

            Миг назревает голевой!

Инсайд прошел, метнулся телом –

Есть гол, забитый головой!

И тем, чей верх был игровой.

            Все ищут логику в футболе,

            А вот нарушена на поле –

            Прыжки фанатов, грохот, вой!

А ведь футбол – игра, не боле.

Матери

Будто ветер семью разметал.

Было время – не глядя, рубили.

Паровозы – огонь и металл –

Мне дыханье в пути огрубили.

            С одиночеством свыкся, представь,

            За работой не мучаюсь мукой.

            Неужели и узы родства

            Разрываются с каждой разлукой?

А наездом – возможно ль связать?

Только сны не приемлют разлада.

В них "прощай" не приснится сказать.

В них прощенье бы высмотреть надо...

Война

Всадники, соль под седлом, на камзоле.

Вынесли кони на бранное поле.

Просто весеннее чистое поле.

Птахи выводят птенцов, тишина.

Не подняла свои крылья...

Нет, не осмелилась грянуть война.

            Спрятались каски в стальном частоколе.

            Будущей битвы раскинулось поле.

            Клеверно-красное летнее поле.

            Крикни ефрейтору "стой!" старшина –

            Не началась бы в июне...

            Самая лютая в мире война.

Бьются наушники в злом рок-н-ролле.

Рыщут ракеты на стартовом поле.

Стылом, стерней ощетиненном поле.

Смерть не вклинилась еще меж любовью

И меж рождением, будто стена...

            Не начинаясь бы, длилась...

            Вечно бы шла – без начала! – война.

Отчего

Отчего человек пробуждается хмур?..

Ведь утрами он будто рождается снова –

Лишь болезни, привычки да горький прищур

Отличают его от младенца грудного.

            Утро – жизни начало, и длиться ей – день.

            Что вчерашние мы для сегодняшних? Память?

            Кто же прошлое выставит, будто мишень?

            Кто же боли-ошибки захочет оставить?

Каждый раз, пробуждаясь, другими встаем

И как будто не помним вчерашнего мудро.

Только что-то в нас ноет, наверно, о нем ...

Неохотно рождаемся утро за утром.

Людмиле

Никогда не забуду шесть дней –

Отлетевших, как чудо – шесть дней –

Обещанием счастья – шесть дней –

И нечаянной страсти – шесть дней.

Безыскусным уловкам – шесть дней –

И признаньям неловким – шесть дней –

И отчаянным взглядам – шесть дней.

Может, только и надо – шесть дней,

Чтоб назвать недотрогу своей?

Ах, как это немного – шесть дней!

–

Это как посмотреть –

Эта женская слабость

Для мужчины и сладость,

И всесилье, и твердь,

И безумие встреч,

И разлуки искусы...

И без долгих дискуссий

Надо слабость беречь.

 

–

Не ловил я в той речушке

Ни для солки, ни для сушки

Ни сазанов, ни плотвы,

Не испытывал плоты,

На лодчонке не качался

И с девчонкой не встречался

В неудавшееся лето

В камышиной тишине.

Почему приснилась мне

Долгожданностью ответа,

Не полученного мной

На почтовой четвертушке

С нетечением речушки

На картинке неземной?

 

–

Тихий омут потревожен ли волной?

Что в нем водится? Сама ты разгляди –

Без меня нечисто ль, чисто ли со мной?

Что в нем слышится? "Прощай" иль "приходи"?

Не прощаю слепоту и глухоту.

Медленная гладь... Ой, омут не к добру!

Уплыву с теченьем – ждать невмоготу!..

Будь спокойна ты – любя, все-все я вру!

 

–

Притяжение двойное

Придает мне силы:

Ахиллесово – земное

И от рук любимой.

Гравитация слабеет

Или ты немного –

И взмываю в апогее

Чувства неземного!

 

–

И даюсь порою диву я,

Что за дикий феномéн –

Выдать исповедь правдивую,

И не взять твоей взамен?

И за руку взять холодную,

И согреть, и пожалеть

Одиноко-сумасбродную,

И ничуть не вожделеть?

И тебя любовью чистою, –

Не себя любить в тебе?

Что за праздник бескорыстия?

Срок безгрешности в судьбе?

 

–

Тебе, любимая, спасибо,

Что удержала, упросила...

Не исчерпалась наша близость,

Осталась в нас, не разлилась,

И чувство чистое родилось,

И освятилась просто связь!

Из класса школьного

Чего родители ни прочат, –

Свой путь, как веру иль мораль,

Искать самим.

Все дни. Все ночи.

И выбирать – так магистраль!

Из класса школьного – в рабочий,

От книг – на рельсовую сталь,         

Где поезда поют-грохочут,

            Собой распахивая даль!

Из класса школьного – в рабочий,

Где перед каждым –

Магистраль!

О балтах

                                        Рассказывают... будто у них такие большие уши, что

                   обволакивают все тело и служат единственной одеждой.

             Помпоний Мела, 1 век н. э.

 

Не посмеялась, а лишь помолчала,

Прежде чем тихо сказала старуха –

Матерью быть здесь, в Литве, означало

Переродиться в огромное ухо.

            Чтобы услышать, как в утро разлуки

            Лучики солнца скребут, будто мыши,

            Как затекают в наручниках руки,

            Пуля в стволе угрожающе дышит.

Как раздуваются ссоры в доносы.

Как прорастают колосья надежды.

Как это, как – все вопросы, вопросы.

Раненым слухом прошиты одежды.

Из дома

Стаи галок слетаются к стогу,

Ивы плечи полощут в пруду...

Подышу на стекло, нарисую дорогу

И по этой, другой ли? –

Пойду.

 

B

Привычно цеплялся репейником рук

За вспоенный матерью детский недуг,

За ненависть отчима, фото отца,

За собственный страх не дойти до конца.

Потом ухватился за слово добра –

По-доброму рядом пошли со двора... 

                  

Высокая  форсировка

   

 

 

 

 

                                               ...личность – это всего лишь путь. А. де Сент-Экзюпери.

 

 

* * *

Реченька-речка стальная струится

В доброе утро – здорово, сестрица!

            Тянется лес, перед зорькой притихший,

Рад нашей встрече – здорово, братишка!

Ждет, улыбается поезду поле –

Отчее полюшко, здравствуй, родное!

            Светел наш путь, словно день этот ясный.

            Здравствуй, дорога железная, здравствуй!

 

* * *

Что мне синь потеплевших небес

И тревога грачиной свободы,

У себя заблудившийся лес

И в себе утонувшие воды?

            Что мне синий подснежный цветок –

Счастье-радость, причина для грусти?

            Что мне март – моей жизни исток,

            Если думать пристало об устье?

Мимо  леса

Апрель поверхностно серел

Нагим безлистьевым хаосом.

И вдруг нежданно, как прострел

Души людской – вопрос вопросов:

Зачем живу? Как этот лес,

В глубины дел не прорастаю...

С вопросом вместе или без –

Бесследным облаком растаю...

 

* * *

Когда б не железная эта дорога

С мельканием солнца меж гулких колес,

Когда бы не поезд, когда б не отлого

Бегущие в небо то рожь, то овес...

         Когда б, говорю я, не эта дорога,

            Не поле, не поезд, откуда бы знать,

            Как это люблю я и как это много:

            Дорога и поезд, и поезд опять!

 

* * *

Расскажу или нет, как из моря по дюнам

Шла, кружилась она в лабиринтах плетня?

Расскажу или нет, как дыханием юным,

Словно ветер Паланги входила в меня?

            Промолчу обо всем: о несолнечном лете,

            О внезапности солнца осеннего дня,

            Промолчу и о ней, – все бывает на свете!

            Промолчу и о том, что разлюбит меня...

Маме

Ты горьких слез лила немало,

А кто из нас когда заметил,

Что молоко с горчинкой стало?

Мы ели сладко, твои дети.

            На плечи слабые – неслады

И беды сыпались обильно,

            А сколько нам любви несла ты –

            Сверхчеловеку непосильно!

Не потому ли, как о счастье,

Молю, чтоб в детях сохранились

Твоя душевная ранимость,

Чужому горю сопричастность?

 

V

         Уйти от смерти кто бы мог?

По силам людям ли такое?

И взял на небо душу Бог,

В земле останки упокоя.

 

Высокая форсировка

Ты не только дорога, железное пенье, –

Ты извечная к лучшему тяга-стремленье.

            Ты не только вагоны, летящие мимо, –

            Ты разлуки-тревоги и встречи любимых.

Ты не только рабочая хватка-сноровка, –

Ты дерзаний моих и труда форсировка!

 

* * *

Белые, быстрые, разве угонится поезд?

Голуби, вам – в глубину и левей.

Поезду – прямо, упрямому. То есть,

Где машинисту до вас, голубей?

            Где же вы? Небо кружится, что омут.

            Воздух в кабине чуть-чуть глуховат.

            Думушки-голуби стелются к дому,

            Белые, быстрые – наперехват.

Весточки-вести, от сына иль дочки?

Что-то не пишут. Но писем-то ждут!

Белые, белые горькие точки,

Думы и поезд, – который маршрут!

 

* * *

Ледоход мычал табунно

И бодливо угрожал

Парапетикам чугунным

И обглоданным баржам.

            Но невидимый погонщик

            Зло выстреливал кнутом –

            Лед вымекивал все тоньше,

            Облюбовывал затон,

Скребся тощими боками

О приречную дресву,

Синемордый, лез на камень,

Умирая за весну.

Моя профессия

Из всех дорог родного края

Любил железные всегда.

Моя профессия такая –

Водить по рельсам поезда.

            Сижу, рядами циферблатов

            И тумблерами окружен,

            Мой поезд хищником зубатым

            Глотает каждый перегон.

Навстречу, сдерживая норов,

Несется рельсовый ручей,

И тепловоз у светофоров

Молотит снопики лучей.

          И днем и ночью – дрожь машины,

Контроллер чуткий под рукой,

И я с помощником в кабине

Делю дорожный непокой.

И не скажу точней и проще, –

Люблю я свой привычный мир:

И маневровый мелкий почерк,

И поездов ночных пунктир.

Как не любить мне эти рейсы,

Когда в дороге – жизнь моя,

И суть пути – прямые рельсы,

А не зигзаги бытия!

 

* * *

Был сильным голос и певучим

У лебедей, домой летящих.

Сорвали радость в черной туче –

Остался им зевок шипящий.

          А лебединой песни звуки

Дождями пали проливными,
Чтоб оказаться у излуки
Цветами бело-полевыми...

 

* * *

Спешу прощаньем насладиться!

Уходит скорый без гудка.

И в белом вымахе рука.

Прощай! Косится проводница

В шинели черного сукна.

Не отстает, парит ворона.

Стою в проходе у окна...

И там стою, в конце перрона...

 

* * *

Ползунки-облака мельтешат голопузо,

По высокому полу ползут без следа,

И чуть видно, безгласно, как анти-Карузо,

Выступает одна пред закатом звезда.

            Он от края до края заходится грустью,

            Этот пустопросторный надземный венец.

            Хорошо, если веришь – обманное чувство! –

Есть у неба черта, у печали – конец...

 

* * *

Сначала – выбрать главный путь.

Сначала – выучиться делу.

Потом, быть может, что черкнуть.

Потом высказываться смело...

            Уметь враструску и вприхлопку

            Кормить углем с лопаты топку.

            Вгрызаясь в рельсовую нить,

            Уравновешенность хранить...

Дорога ночь и день – сначала,

Чтоб лишь потом – слова о том,

Как паровозы ты встречала,

Родная станция – мой дом...

            Чтоб лист, перо, стихи – потом,

            А труд и Родина – сначала!

Белые вороны

Белые – есть ли на свете вороны?

Бело-вороньи – встречали вы стаи?

Белые – может, вороньи матроны?

Станет ли белой ворона простая?

            Можно ли белой вороной казаться?

            Может ворона в муке изваляться,

            Вымазать перья известкой иль мелом –

            Ряженой станет, но только не белой!

Хоть очернить может белую всякий,

Белая в черную не превратится.

Белая будет в любой передряге –

Белой: красивой талантливой птицей!

Июнь

От лугов сходились в синь-высоты

Облака, чтоб в тучу обратиться.

Так свое гнездо свивают птицы,

Так пчела наращивает соты.

Заблудилась в собственных потемках,

От полужских вырубок сосновых

Возвратилась в луг родимый снова

Туча в серебристых окаемках.

Теплая, разгульно грохотала,

Ухая в разломистых коленцах,

На песочных пляжных полотенцах

Полоскала пятна краснотала.

И земля в кротовые кружала

Собирала брагу, травы пили,

Молнии разнузданные били,

И стреноженная сивка ржала.

Прорвалась вдруг радуга к заречью,

Потянуло прелью, мытой хвоей.

Синь-июнь опять над головою!

Льется солнце, солнышко навстречу!

Тепловоз

Отрешаясь от жаркого дела,

Тускловато на поезд косит:

"До чего мне возить надоело!"

И заглох. А кому же возить?

            Суетятся вдали пассажиры,

            Кувыркается рядом багаж.

            Он глазеет остуженно-сирый.

            Приближаемся – кажется, наш.

Пригляделись. Машина в порядке.

Обстучали ободья колес.

Все путем. И подал рукоятки,

И поласковей стал тепловоз:

            "А чего нам делить и ругаться?

            Уважительный, вроде, народ..."

            Делать нечего, надо впрягаться:

            "Запускайте!" И гоним вперед.

 

* * *

Можно ль такую почувствовать малость?

Мысли моей стрекоза испугалась

Или желаний твоих непреложности,

Или боится своей осторожности?

            Тенью, метнувшейся в поисках тела,       

Вдруг целлофаново зашелестела,

Стала ронять на цветы поцелуи

Напропалую... Напропалую...

Смотрим. Воздвигли какие-то сложности.

Или боимся своей осторожности?

 

* * *

Судьбу не сам  я выбрал гуловую:

Мою мальчишью кротость укротив,

Простукал в сердце, в жизнь и в книжку трудовую

Он – паровоз, электровоз и тепловоз – локомотив!

А впрочем, в жизнь мою одну ли?

Друзья мои познали то же – наравне...

Тружусь я в гуле и гуляю в гуле

Стального сердца, познанного в гуле,

Единственного преданного мне!

Закат

Стальной поковкой синь блистала.

Вдруг раскалилась докрасна.

Потом остыла, сизой стала,

Как слой окалины, она.

            Былая цвета побежалость

            Предстала серостью ночной,

            А горизонт – какая жалость! –

            Невзрачной кромкой отсечной!

 

×

Но нет огня в заре, – дебелая

Зверино-вздыбленная стынь.

По холке неба онемелого

Не полыхание, – полынь.

            Как серебро мемориальное

Электросваренных оград,

Стоит, мерцально-поминальная,

Все вечера мои подряд.

И по дождям – у нас не тропики,

И по жаре – не до пустынь.

Да ей, похоже, не до логики.

Закат – постылая полынь.

Воспоминание о тепловозе

И были насыпи – просторны,

И были выемки – тесны,

Ворчал на зелень светофоров

И утихал у желтизны.

            Из-под ресничек-рисок черных

            В меня приборами глядел,

            Чтоб ток негаданно не дернул,

            Не вышла скорость за предел.

И был шумлив – больное место.

Но нет, худым не помяну!

Любил,

Признаюсь нынче честно,

Почти как первую жену...

 

* * *

Один я.

Заполночь. Тоскую.

Шагает сон – устал в пути,

Но суету свалил людскую.

Остановился в забытьи,

Окаменел...

Очнись – не сплю я!

Объять не хочет ни в какую.

Попробуй в сон такой войти!

Дождь

Он по железной шел дороге

Со сталью стрелок вперехлест,

Большой, наклонный, брызгоногий,

Означив молниями хвост.

            Себя подбадривая громом,

            Стуча в кабинное стекло,

            Встречал в упор по перегонам,

            Где все бурлило и текло.

Но убедившись, что движенье

Остановить собой не смог,

Смахнул все тучи в раздраженьи

И повалился в дальний лог.

 

* * *

Сдав напарнику смену, диспетчер

На балконе дивится на вечер.

            Сквозь арбузно алеющий вырез

            Косо месяц на станцию вылез.

Продолжает засовывать астры

Операторша в радиораструб.

            Так игриво себя оглядела, –

            Дрогнул тополь и сделался белым!

А внизу разбегаются с горки,

Громыхая, отцепы разборки...

            Наглядеться не может на вечер

            Маневровый охрипший диспетчер.

Лунно-ветреная

Стыла ночь простоквашей на блюде

Под негреющим светом луны.

Вдоль вагона спешащие люди.

"Есть билеты?" "Постели нужны?"

За луной синий лес увязался.

От избытка растительных сил?

Глупый ветер откуда-то взялся.

Озорно зоревать пригласил.

Он помог поднести проводнице –

Последембильно весел – ведро.

Потерялись меж тучами лица.

Голубеет луною бедро.

"Дурачок, – шепчет лунная ветру, –

Я старуха, тебе говорю..."

Ночь дрожит. И летят километры.

И впивается поезд в зарю...

"До свиданья", – по-воински здраво.

"Все путем, хоть росточком ты мал".

Что писала в окне слева вправо?

Справа влево – не все понимал...

 

* * *

Искусство – только ли момент

Предгрозового озаренья,

Когда природа, словно стенд,

Вам явит лучшее творенье,

Когда, как некий фотокор,

При свете магниевой вспышки

Покажет грозный дальний бор

И след бегущей в страхе мышки?

Искусство – дождь и громобой,

И неуютность мокрой ткани,

И твой разлад с самим собой,

И тьма потерь и отысканий...

 

* * *

Родились у лайки слепые щенята.

Отталкивал каждый сестру или брата

И шерсткой дрожал, ненавидя незримо.

А мы, убежав от ментов и режима,

Пайковые граммы собачке совали,

Тепла набираясь в холодном подвале.

Заискивать Пальма ничуть не пыталась –

Не жадно, достойно и чисто питалась.

Живого рождение. Не попрошайка.

На равных была с нашей братией лайка.

Птенец

Жара ль полдневная сморила,

Иль мать по горло накормила,

И мочи нет пошевелиться?

Еще дитя, еще не птица!

            Лишь завтра выучится пенью

   И осторожности, терпенью.

            А нынче – спит, на желтом перья.

            Мир начинается с доверья...

Взгляд машиниста

Он вдоль состава бросил взгляд –

В кривых оглядывать положено, –

А взгляд в девчонку влип и рад,

И сердце стукнуло встревожено:

Умчался старый чистый взгляд

Почти на тридцать лет назад...

Где ничего не подытожено.

 

* * *

Идя вдоль берега, вглядись,

Как убывает буйство скоро,

Как меркнет бег, чем дальше вниз

Течет река навстречу морю.

            Идя вдоль времени, пора

            Понять, как это ни прискорбно,

            Что ты не тот, что был вчера,

            И стал из буйного покорным.

Что у тебя, как у реки –

От родника до дельты ленной,

Лишь имя, сути вопреки,

Одно осталось неизменным...

 

* * *

Едва ли кто-то удивится,

Что я люблю полет, как птица?

И что хочу объять планету –

Обыкновенно для поэта...

            Но почему никто не верит,

            Что я в стихах не лицемерю,

            Когда пишу (пускай не гладко),

            Что жизнь отдам за правду-матку,

            Когда мечтаю не о чуде,

            А о любви к вам, люди, люди?..

Маневровый тепловоз

Он, бодая состав, хорохорится,

И двоится за ним борозда,

И вагоны визжат на подгорице,

Не желая добром в поезда.

            С прытью бросился вдруг сумасгонною,

С припаданьем застрелочным злым

            За никчемностью пустовагонною,

            За собой змейгорыноча дым.

Вновь составы качает на "вытяжку"

С лунно-белым огнем в перегляд –

Ноль вниманья, что мальвы навытяжку

Вдоль пути, пламенея, стоят.

 

* * *

Когда бы смерть пришла к поэту

С тем, чтобы мир  у з н а л  о нем...

Косая, прочь! – п р и з н а н ь е  это

Ничто в сравненье с лишним днем.

Быть может, этим днем родится

Кому-то нужных восемь строк...

А сколько дум еще роится!

Назначь, косая, новый срок!

Зябь

Зачем спикировал на зябкий чернозем

Почти мгновенно слившийся с ним ворон

И, будто высчитав ходы прибором,

Пошел то вкось, то прямо – шахматным ферзем?

            Что здесь искать ему иль, может, охранять?

            Давно снят урожай и все, что можно снять.

            Лишь дикий дождь не вырван и не скошен.

Растет, колючим ветром перекошен.

 

Û

Пробудилась, отбросив завесу

Паутинных росистых тенет,

Обнаженно-остылая, к лесу,

Подожженному осенью, льнет.

            Разметалась, оттаяла к полдню,

            Раздобрела, – а если прямей, –

            Размечталась о будущей пользе

            Этой паханой лени своей...

 

*  *  *

Когда меня уносит поезд,

В прохладном таинстве купе

На храповицкого настроясь,

Хочу печали о тебе.

Не по моей душе прощанья,

Восторги встреч без всяких норм

И бестолковые метанья

На грязных противнях платформ.

            Не по душе и телеграммы:

            "Таким-то поездом встречай", –

            И беззакусочные граммы,

            И на ходу коварный чай.

Не по душе и слез потоки,

Букетов розничная кровь,

Стоянок сорванные сроки

И отправленья вновь и вновь.

            В поездке каждой то же, то же...

            Лишь утешаюсь тем в пути,

            Что я могу, на полке лежа,

            Уйти во сны... К тебе уйти.

 

* * *

Сон подстреленным лебедем рухнул,

Ты ныряешь в глубокий халат,

Проплываешь по заспанной кухне

Под слепой часовой циферблат,

Все скорее, скорее, скорее

Разгоняя событий поток...

В своей комнате бороду брею,

Без любви ни питух, ни едок,

Ни жених, если Богу, ни свечка,

Если черту, ни муж-кочерга,

Ни себе не нагревший местечка,

Ни тебе господин, ни слуга...

Так еще одни сутки, как бремя,

Пронесли каждый сам по себе.

Петушок и не тюкнул нам в темя, –

Внемля снам или явной мольбе,

В пик событий бегущее время

Нас притиснет к единой судьбе...

 

* * *

То ль пониманию есть квота,

То ль всяк радеет о своем?

Смирясь, поверьте: никого-то

И в жизни важного чего-то

И после жизни не поймем…

 

* * *

Осень. Зеленому буйству конец.

Дождь разошелся вовсю на поминках.

Первый желтеющий лист на тропинке

Пробует прыгать, как летом птенец.

            Яблоня плачет сироткой несчастной,

            Капли роняя с поникших ветвей.

            Не оттого ль, что последний свой красный

            Плод на ладони узнала моей?

Сморщено яблоко. Старческим плачем?

Нет – веселится, смеется оно!

Не оттого ль, что огонь не растрачен –

В розовой плоти играет зерно?

            Сладостно спорит о саде весеннем –

            Шепот о жизни грядущей ловлю.

            Не оттого ли мечту воскресенья

            Я принимаю, как сад, и люблю?

 

* * *

С паровозным силуэтом надпись

У скрещенья множества путей:

"Берегитесь поезда (крест-накрест)!" –

Видел и последний грамотей.

            Строгостью путейского начальства

            Возведен шлагбаумный забор.

            А меня манил к себе сызмальства

            Поезд, рассекающий простор.

Где двужильной лошадью монгольской

Паровоз копытил впереди

Со значком горячим комсомольским
На шальной от выхлопов груди!

            Сколько жизни в полосах отвода!

            Сколько в жизни станций и постов!

            Лишь в движеньи – вот она, свобода!

            Нет, не опасайтесь поездов!

Время

Миг ожидания

Тает под страхами –

Перед преданием

Казни-анафеме.

Век ожидания

Длится тянучкою –

Перед свиданием

Пылкого мучает.

Пишет рука моя

Всем ли понятное?

Время – лукавое,

Вряд ли приятное,

Зыбкое, редкое,

В эры сгущенное

Многими предками,

Им же смещенными.

Может, потомками

Время грядущего

Нитками тонкими

Будет распущено?

Что захотите вы,

Свяжете временем:

Счастье – подлительней,

Горе – мгновеннее...

 

* * *

От горячей нее в бесприютную морось,

Ой, не хочется!.. Кочеты в клети кричат
Очумело и хором, и парно, и порознь –

Не вскочила бы ведьма – хозяйка курчат.

            Соберусь... По деревне дворняги незримо

            И надрывно пробрешут неверный мой путь.

            Ей, в сомнениях лежа – "ужели любима?" –

            До утра полыхать, не успев отдохнуть.

 

* * *

Поездам-рельсопевцам

Господин и слуга,

Я в кабине, а сердце

Убежало в луга.

            Едет преданно тело

            В тепловозную дрожь,

            А душа улетела

            Перепелкою в рожь.

Я трублю среди ночи

Со штурвалом в руке, –

Сердце эхом хохочет,

Прохлаждаясь в реке...

            Не хожу больше в рейсы.

            Спит моя колея.

            Сердце скачет по рельсам!

            Ну! Опять без меня...

Липа

Слепящая слитками листьев златых,

Влекома ветвями в звенящие выси,

Липучая липа осенняя, ты

Вливаешь в людей не осенние мысли:

Не скоро, не скоро последний листок

Вослед паутине прощально взовьется,

Не скоро сосуд милых дум разобьется,

И золото – липа всего, не итог...   

 

* * *

День осенний тучеклочный,

День колеблюще непрочный.

Все настроено досрочно –

Небо, люди и дома.

Холодок потянет к ночи –

День-день-день – звенит зима!

 

* * *

Метро тоннельностью тонально.

Окно вагонное зеркально

Нас, пассажиров, умножает.

И долго думаю стихами,

Что я подавленно стихаю,

Что гаснет взор и ум строжает...

Метро тоннельностью тонально.

И это было бы печально,

Когда бы мы не прилетали

На наши станции, где снова

Дары общения и слова

Мы обретали, обретали...

Овечка

Вот стоит и дрожит.

Ждет, чего б испугаться.

Если нечего – в страхе, что страху конец.

Замерла. Нет, жива. Продолжает вдвигаться

В середину отары таких же овец.

            Видно, мало боязни своих умираний.

   Слаще вместе с другими низвергнуться в дрожь.

            Очень жаль. Но жалею лишь в случае крайнем.

            Иль сказать, что люблю?

  А зачем эта ложь?

 

* * *

Как инженер, экономист, администратор,

Я в жизни все спланировать бы мог,

Не распыляться в страсти, силы зря не тратить,

А все вложить в карьеру, как в рывок.

  Я мог бы стать... Не все равно вам, кем конкретно?

            Вождем, ведущим хитро умный бой...

            Величиной ученой в области секретной...

            Лишь перестал бы быть самим собой!

 

* * *

Две правды увидеть – неправда! – нельзя,

А встречена вами одна лишь?

А может, горюем по правде мы зря:

Ее все равно не узнаешь?

            Лишь делает глазки бесстыже вранье.

            А правда... – не наши глаза у нее...

Мы

Устала яблоня от пустоты –

В нее не верит веток перекрестье.

А ей бы, ей – рывок из немоты

И белый полог – тяжести предвестье!

Лишь соки горькие несет листва

В земную глубь, манящую корнями.

Мы, как игрушки в лапах естества,

Которое играет всеми нами.

Не разбирая в белой пелене,

Где солнце, а где пятна акварели,

Мы любим свой наив, полет во сне

И ложь, которой правда тяжелее.

 

* * *

Между нами взошла тишина,

Разрастаясь по комнате вязом:

Оглушен я нежданным отказом,

Озадачена просьбой она.

            И сгустилось пространство до мглы,

            Сбилось время в прозрачные груды,

            И, ветвями заполнив углы,

            Вяз уперся нам в груди и губы.

Мы еще постояли под ним,

Вспоминая, чем связаны были...

Чем? – тогда, как сегодня, забыли, –

Ощущение вяза храним...

 

* * *

С малых лет судьба – лебедь черная

Тяжесть-груз дала – безотцовщину –

Мне в дороженьку не просторную,

А горюч-травой позаросшую.

А потом судьба – лебедь черная

Привела на сталь магистральную,

Увлекла дитя черной формою,

Золотые дав мне регалии.

Как в пути, судьба – лебедь черная,

Растеряла ты одностайников.

Не друзья вокруг – травы сорные,

Собутыльники, состаканники.

Что, судьба моя – лебедь черная,

Поседела ты, не стремишься ввысь,

Стала старчески непроворною,

Грустно топчешься у кормушки лишь?

Эй, судьба моя – лебедь черная,

Так и будешь ты плакать в горе все?

Стань, судьба, как я – непокорною!

Обернись орлом – мы поборемся!

Поторопитесь

Вам, сыновья и дочь, в упрек,

А внукам-внучкам в назиданье

Вопрос: ужель не грянул срок
Охоты вашей к созиданью,

Когда... Имею что в виду?

Чтоб не безделье да бесстыжье, –

Чтоб соблазняло любокнижье,

Любовь к полезному труду...

К вершинам духа воспарять

Не легче ль сытым и одетым? –

Пока я в силах повторять...

Поторопитесь же с ответом!

 

* * *

Снарядом лечу орудийным,

Запущенным в краткую жизнь.

Полеты у всех двухстадийны:

Дорога к вершине и – вниз.

            Конечно бы... встретиться с целью,

            Фугасно круша все подряд...

            А может, лишь пыхнет шрапнелью

            Ненужно высокий снаряд?..

Сталь

Шла она из мартеновской печи,

Как невеста, озябшие плечи

Прикрывая прозрачной фатой

Из попутно искрящего газа.

Углеродно-железная фаза

Выходила по лётке крутой.

И встречали ее по-отцовски

Мастера в мешковатых спецовках,

Эту радостно жгучую сталь.

И на лицах веселые блики:

Плавка, свадьба ли –

Праздник великий,

Новой жизни литая спираль!

 

* * *

Шевелюсь, не любим и не брошен,

В шевелюре не пустошь, так дым.

Никогда, может, не был хорошим,

Но, что точно, так был молодым...

            Был да сплыл, потому и не прыток

            В отмыкании новой любви.

            Будто клин юбилейных открыток,

            Улетают лета-журавли...

 

* * *

За осенне-осинною охрой

Тепловозная сизая охрипь.

            От вагонной змеящейся низки

            Перестуки аукнули близко.

Отдрожали двухструнные рельсы.

По-хозяйски олень осмотрелся.

            Лес покоен от края до края.

            Дремлет силушка в нем корневая...

Кровать

Сколько есть на земле монументов,

Сколько будем их впредь открывать.

Вдруг – однажды разрежу я ленту,

Покрывало отброшу... –

Кровать!

            Удивительный памятник этот

            Может, сразу шокирует нас:

            Да живучи каноны эстетов

            На подкорковой матрице масс.

По традиции на пьедесталах

Колесницы и танки стоят,

Паутинят решетки кристаллов,

Паровозы вот-вот задымят.

            А подумать, так много ли в жизни

Мы у этих машин провели?

Да, стояли на страже Отчизны...

Да, вникали в секреты земли...

Да, просторы на них рассекали...

Но зачем от себя нам скрывать,

Что, какой бы мы путь ни искали,

Выводила нас в люди...

Кровать?

 

* * *

И день меня обрадует опять

Людьми и солнцем, и поездкой.

И снова стали рельсовой сиять,

И петь зигзаговой подвеске!

            И будет в радость будничный маршрут

            Мне снова, будто праздник лучший.

            Опять ведомый поезд в общий труд

            Войдет весомо и могуче!

Люблю в ночи распахнуто стоять,

Вдыхая запахи "железки"...

И день меня обрадует опять

Людьми и солнцем, и поездкой!

Декабрь

Довольно осень изгалялась.

Долой слезливость, голость нив,

Долой лесную листопалость,

Довольно лить, дождить на них!

            И все к зиме взывает немо:

Пушистым инеем укрой!

Где нежный полог снега с неба.

Где нисходящий с ним покой?

 

* * *

Ловлю неловкенько неловкость,

А чтобы выдать сгоряча –

Мол, в доме хлебность, не половкость,

А ты трудился вполплеча?

            Чтоб расчихвостить шельму хлестко –

Ведь сам над хлебом тяжко бьюсь,

А я ношу, как вяжихвостка,

Сплетенье сплетен да смеюсь.

 

* * *

Нá землю, будто для пробы.

Ленно снежинки слетели,

Генное завтра сугробов.

Тленная сладость метелей.

            Белая тонкая кожа

С чутким наследием скрипа.

Снегом хочу, чтобы тоже –

Пó сердцу ходите! – крикнуть.

 

* * *

Как жаль того, кто не открыл,

Как он никчемен и бескрыл...

А многие затем живут,

Чтоб откреститься пред кончиной

От жизни лживой, где был труд

Не целью высшей, а причиной

Неописуемой кручины...

Авторы

Не засыпает в нас ребенок,

Присочинить мастак, – не лгать.

Лишь дети могут петь спросонок

И строки чистые слагать.

Сам Бог был творческим ребенком:

Мир за неделю размахнуть

И не свихнуться в деле тонком –

На совесть души в нас вдохнуть!

Пророк из детства – каждый автор,

А бездарь – детства дезертир.

Лишь дети могут видеть Завтра

И сочинять грядущий мир!

              Не засыпает в нас ребенок...

 

*  *  *

На реках, изрезавших землю,

Гремят поездами мосты.

Судьбу, как дорогу, приемлю,

Несущую от суеты.

            Куда-то куркульные тети

            Везут недовыпивших дядь,

            Покорно притихших в расчете,

            Что скоро нальют им опять,

            Которым до риз надоело

            Движение, как баловство...

А мне оно – главное дело,

Дороги моей существо!

 

* * *

А мужчина не мокрый котенок,

Прозревающий в день или час,

Прозревает всю жизнь – от пеленок

До простынной бельмастости глаз...

            - Знаю, милый, все кончится скоро,

            Отвернешься, останусь одна...

            - Ах, оставь ты свои разговоры,

            Лучше выпей, родная, до дна...

Быть не может, чтоб нам разлучиться!

Быть не может! – сжимаю кулак...

Увидала ты все, что случится.

Ведь случилось-то именно так!

 

* * *

Вы ныряли из подъезда,

Одеваясь на бегу,

Чтоб – в сияющую бездну,

В эти звезды на снегу?

            Чтобы – дело молодое! –

            Этой бывшею водою

            (Хлябь, воздушность или твердь?),

            Будто звездами хрустеть?

Отхрустел? Но что-то создал,

Что наметил молодым?..

А ходил, как все, по звездам.

Снег был млечноголубым...

 

* * *

Играет, играет во всю детвора:

Любовь ей и разум – игра, все игра!

            Влюбляясь, влюбляются юноши вновь:

Игра им и разум – любовь, все любовь!

И лишь неподвластны седые соблазнам:

Игра и любовь им – все разум, все разум.

 

* * *

Как летящий во тьму гладиолус,

Расцветает прожекторный конус,

И в кабине знакомые лица

За мелькающей пленкой воды,

И дорога бесследно струится –

Ну, какие на рельсах следы?

            Лишним поездом противоречий

            Громоздятся раздумья на плечи.

            И два рельса в упор. Но, быть может,

            С каждой ночью прицельнее взгляд

            И в себя отдается построже,

            Чтоб ни ехать, ни жить наугад...

Непутевая зима

С утра – огнистые ледышки

И в десять градусов мороз.
Под вечер – мокрая отлыжка

И плач оттаявших берез.

            А ночью снова мчится стужа,

            Ложась в озлобленный намет,

            Чтоб на вчерашних грубых лужах

            К утру настроить тонкий лед.

 

* * *

Трудись, и однажды, пронзив чернозем,

Почувствуешь землю живую живьем:

Червей, словно вены дрожащие, в дерне

И в черной работе окрепшие корни,

И затхлый и сладкий до горечи дух, –

И кратко подумаешь, чуть ли не вслух,

Что в этом и суть, как артерии жизни, –

Крепить для людей черноземы Отчизны...

 

* * *

Во сне увидеть страшно ад,

Где изречение у врат:

"И так сойдет".

Где равнодушие – лекарство,

Где презирается бунтарство,

Где каждый врет:

"И так сойдет!"

            А жизнь страшнее всяких снов,

Когда хоть в ад беги от слов:

"Сойдет и так".

Когда судьбой играет бездарь,

Рукой махая, будто слесарь

На свой же брак:

"Сойдет и так..."

 

* * *

Желать ли большего от рая,

Чем сходства с ласточкиным домом,

Висящим грязным серым комом

Под крышей старого сарая?

Внутри тепло, бело от пуха –

Обитель праведного духа?

Снаружи – жалкое под жердью,

Что называем робко смертью...

 

* * *

Равноденствие. Равноночие.
Удаляются, стуча,

Острой тайны средоточие,

Две луны, два каблучка.

Дегустация виноградного.

Ты, светясь, ушла во мрак.

Страхолюдие парадного.

И щека моя, что мак...

Поезд

Пунктиром окон погасил

Состав закатные лучи.

От тепловозных конских сил

Осталось несколько в ночи.

            В зеленой узкой полосе

Сверчат кобылками они,

            Гуляют эхом по росе,

            Дробясь на беглые огни.

Вновь умеряет дрожь земля,

Вновь принимает звездопад.

Те, что отстали от себя –

Чу! – возвращаются назад.

 

* * *

Как белка рыжая, ты выбрала мой ствол,

Чтоб стать во мне самой себе дороже,

Чтоб стать продлением и почек-альвеол,

И сучьев-косточек, и шкуры-кожи...

Ах, белка мудрая, себя лишилась ты,

И я – не я, терплю твои проделки.

Обмен произошел, сбылись двоих мечты...

Все не найдут свой ствол две глупых белки.

 

* * *

Очнусь от дум.

А рельсы далеко

Теплом струятся так, что незаметно,

Что день и ночь служили беспросветно,

Не многотрудно будто, а легко

Разбросанные временем и ветром

На них сходились тонно-километры.

Очнусь от дум.

От рельсов далеко.

 

* * *

День-слеза и день-смешок –

Дни ссыпаются в мешок.

А наполнится, – завяжут,

Бросят на землю и скажут:

            День-слеза и день-смешок –

            Все равно в один мешок...

Все равно, чем наполняться?

Плакаться или смеяться?

Мой  первый  паровоз

За дальней стрелкой заржавелой

И позабывшей гром колес,

Под ощитовкою дебелой

Стоит мой первый паровоз.

            Он в окружении таких же

Застыл  усталых горбачей.

            Мне подойти бы к ним поближе,

            Чтоб рассмотреть, который чей.

Где мой "ФД" широкотрубный?

А где друзей моих "СО"?

Да время – время выбрать трудно! –

Влечет, как белку колесо.

            И стал во сне меня тревожить

            Мой первый в жизни паровоз:

            "За что отставили, за что же?

Ведь, как велели, вез я, вез!"

Как будто, я, спокойный внешне,

Иду вдоль ребер котловых,

Потом осматриваю клешни

Звенящих дышел поршневых...

            И так все ночи – снится, снится

            Мой самый первый паровоз

И, будто конь живой, лоснится,

И в путь готовится всерьез.

Чуть потерпи, мой конь железный!

Вот завершу свои дела  –

И в рейсе, первом бесполезном,

Закусим оба удила!

На тихой станции безвестной

            Среди немереных полей

            Найдем в кругу красавиц местных

            Подругу юности моей.

Пока ты, фыркая в цилиндры,

Отдохновенно подымишь,

Мы оторвем фокстрот и линду,

Вздымая уличную тишь.

            Потом, пока ты чистишь топку,

            Мой верный первый паровоз,

            Я ей скажу, целуя робко:

"Тебе любовь свою привез..."

Как жаль, – доставить мы не можем

В реальный мир всю радость грез...

А ведь тебе приснилось то же,

Мой милый первый паровоз!

 

* * *

Мы ведем поезда по оглядливой стали,

Нас не ждите все ночи с недужной тоской.

Мы с "Овечек" и "Щук" легендарными стали,

Не заносимся, нет, – просто труд был такой.

            И не верьте, что кто-то из наших в могиле,

            Не печальтесь, поэты, поэтому зря.

            Мы еще всю планету не исколесили,

            А, не сделав работы, вернуться нельзя.

Мы ведем поезда по осталенным длинам,

Нас не ждите, не плачьте с белужьей тоской.

А быть может, мы клином летим журавлиным,

Не возносимся, нет, – просто образ такой...

О главном

Сначала думал все, что рано,

Что нужно многое познать,

Еще готовиться бы надо,

Еще не время начинать.

Из года в год носил мечту я:

Начну дерзать... с таких-то лет.

Потом бояться стал: смогу ли?

Что поздно, времени, мол, нет...

Немало знаю. Ряд профессий

Держу сегодня я в руках.

Но не покой и равновесье –

Приходит в душу чаще страх.

Еще иду по жизни смело,

Но страшно думать по ночам:

Был занят главным ли я делом?

На то ли силы расточал?

На то – приходит утешенье.

На то! Добра я всем хотел.

Любое доброе свершенье,

Пожалуй, главное из дел!

Дорога

Как дорога петляет! Подъемы вблизи незаметны,

И уклоны малы, только шпалы – быстрей и быстрей!

И над рельсами мчатся, свиваясь в прыжках несусветных,

Перегонные тени, лучи поездных фонарей...

       Да и мы – все спешим,

       То ее возлюбя, то ругая,

Сатанея от света,

Карабкаясь кротко из тьмы,

       А оглянемся – стоп! –

       Чья дорога? – не наша, другая!

Но кого убедишь,

Что по ней отмелькали не мы?

Откочегарившее

И что хорошего в нем было,

В том паровозном далеке:

Бесцветно-режущая сила

Струи, скользнувшей по руке?

            Шипенье с визгом поросячьим

Под перевалистый разгон?

            Серозно-серый моросящий

Налет на каждый перегон?

Перед подъемкой громыханье

На стыках старческих костей?

Шуровки жгучее дыханье?

Иль копоть факельных огней?

            Не с глупой радости ли это

Вдруг оживляю вновь и вновь,

Откочегарившее лето

И первовзрослую любовь?

 

* * *

Нашли звезду, нашли элементарную частицу,

Нашли себя и личностью не мыслим поступиться.

Нашли и творчески мы собственное кредо.

А многие из нас нашли могилу деда?

Слушай

Слушай стуки стоустые – слушай!

Поезда утихают вдали,

Где железо все глаже, все глуше –

Непокойным стремлением душу

Под стыкованный звон одели!

Чтобы рельсово-лунным отливом
Бесприютность-тоску излучить.

Чтобы – слушай! – не ныть сиротливо,

По инерции – локомотивом –

Ускорять бытие, – не влачить!

* * *

Поезд, опоры, несущие тросы,

Тонкие лучики стали двойной.

Если дорога железная спросит:

"Был хоть немного ты счастлив со мной?" –

            Все позабуду, но вспомню вот эти

  Рельсы и провод, и встречный простор,

            И не смогу от волненья ответить,

            Был ли я счастлив?.. О чем разговор?!

Руки

Руки пэтэушников

Не совсем послушные,

Молотками сбитые,

В спешке не отмытые...

Надобно пристрастие

К делу, долгу мастера, –

Сделать их красивыми,

Чтобы все – под силу им,

Закалить до твердости

И рабочей гордости!

 

* *  *

Не только созерцать пути-дорожки,

Турусы на колесах сочинять,

А поездною молнией-застежкой

До горизонта сталь соединять!

            Не только у забора о коварстве

Стихи растить, "не ведая стыда", –

            Свою державу строить в государстве,

            Внутри которой двигать поезда!

Друзья, вы поняли б меня немного,

Когда б сквозь труд могли двойной пройти,

Пройти, как я: железную дорогу,

Поэзию... – счастливые пути!

 

                                                                                    

Инерция

 

 

  

 

 

 

 

 

            Пришла пора и добрая воля делать прозу.

                А  стихи, будто следом, бегут, пишутся. По инерции?

 

 

 

 

 

* * *

Ветры перелетные в край зовут, где не был,

В тело тычась, будто бы в ил речной плотва,

И душа, как облако, обнимает небо,

И хмельно качаются в голосе слова.

            А зрачки опутаны травами немыми,

            Ветрами незрячими, пылью неземной,

            Огибая землю, ты странствуешь поныне

С кем-то, доля, долюшка, только не со мной!

 

* * *Ни глубоко ручьи текут, ни мелко –

Стальные, сталью режутся на стрелках,

И, стуком каждый стык перебирая

И ритмы сам свои перевирая,

Великий поезд в них нырмя ныряет

И повороты, вторя, повторяет.

            И что? И что привиделось такое –

            Устали мы от мира и покоя?

И треплемся в пути о чем-то вздорном,

Макулатурно-водочно-коверном,

            И объясняем вежливо соседям,

            Куда, давно ль... Мы едем, едем, едем

За берегами заоконной сини

В нерастекаемость Руси...

Неисчерпаемость России.

 

* * *

Восходит солнце без предупрежденья.

Весь день растишь ягненка и лелеешь,

Как будто чувства или убежденья.

А день бежит ко сну от пробужденья.

И вырос волк. И сам ягненком блеешь.

Но изыначить что-то вряд сумеешь –

Садится солнце без предупрежденья.

Березовое

Стояли в неясной весенней печали,

Шатались по кочкам, толкаясь плечами –

Налившийся соком березовый остров

И – сок отворяющий лезвием острым.

Текучая сладость плеча молодого,

И грешная алчность бродяги седого...

            Стоять у березки недвижно столбами

            Иль в небо умчаться, сомкнувшись губами?

В купе

Глотает время дребезжаще

За чаем – хочется, не хочется,

Ломает сахар – слаще, слаще! –

Ни от чего вдруг одиночество.

            Сугробный лоб застружно морща,

            Обречено всю ночь ворочаться,

            Чем больше стыков, – горше, горше! –

Невпроворотней одиночество.

 

* * *

Ты моя?

Нет, не думаю,

Если сам я не свой.

Существуем не суммою –

Разделенной тоской.

            Ах, оставь!

Что за равенство

            Между мной и тобой?
            Ты любви моей таинство,

            Для тебя я – любой.

Ты высокая истина,

Я же низменно лгу,

Ты со мной независима,

Я с тобой – не могу!

Память

Не утерялась бы память

Лишней деталью в пути –

Выдержу вьюги и замять,

Сколько зима не крути,

Выдержу снега расплавы,

Выдержу слякоть и зной,

Выдержу брани и славы –

Память пусть будет со мной.

Чтобы назло летам-зимам,

Суженой сердцу порой

К тропкам вернуться родимым

Памятной горькой тропой...

 

%

Нет, не смущай ты и не жги

Тревогой душу мою, память.

Не видно в будущем ни зги –

Зато не будет, может, маять

Ни блеском чьих-то чистых глаз,

Ни плеском чьих-то рук радушных,

Видал которые лишь раз

И то в каком-то сне минувшем?

Бежать? Куда? Везде, поди,

Найдешь, ненужная копуша?

...Ты, память, ум не береди

И не смущай минувшим душу!

 

* * *

Свет включен день и ночь,

Нараспашку все двери,

Паутина в углах,

Застирала белье...

Я ребенка бы ей ни за что не доверил.

Только что, если в дочке спасенье ее?

Землетрясение

- Я вам не лошадь – ходить в поводу!
Выберу собственной волей беду

И разойдусь с лакированным Небом,

В бездну свалюсь, где никто прежде не был,

Взрывом невиданным высвечу мрак,

С Небом сумбурным отпраздную брак,
Быть не желаю прокормом для корма,

Землетрясения сделаю нормой!..

            - Бейся, Земля, содрогайся, пульсируй,

            Рушь равнодушие к небу и миру!

 

* * *

И не твое, и не мое подавно

В колодце лето спит на самом дне.

Ты высыпаешь яблоки и плавно

Идешь по саду дымному ко мне.

            Идешь, идешь, пустым дразня подолом,

            И разум – нет! – кричит на это наш.

            Прощальный промельк ласточки над голым
            Подворьем – промах памяти, мираж.

Уже морщинка врезалась в межбровье,

Молчи – иль нет, скажи – неглубока.

А в сердце бьется горечь вместо крови –

Гниющих яблок черные бока.

            И ветви рук обуглены по плечи,

            Которыми навряд ли шевельну.

            Скажи, солги – что помнишь день и вечер,

            И ночь, и дым, укутавший луну.

Скажи, что кратким взлетом в поднебесье

Он искупил ту яблочную смерть.

Скажи, солги – что снова будем вместе –

Ты, я и сад –

Без памяти гореть.

 

* * *

Захлебнусь глубоким ветром,

Утопая, раздвою

На сто тысяч километров

Синегривую струю.             

            И поймаю – сто секретов,

            И пойму – а он бесстыж,

И узнаю – где-то, где-то

Ты распахнуто стоишь...

 

* * *

Ушла. Измены не простить

И не забыть, что виновата.

А мог того не допустить –

Ведь изменил и сам когда-то.

            Из сердца вон и со стены

            Лица овал и контур тела!

            И были все соблюдены

            Стыды развода и раздела.

И не тебя вернуть хочу,

Золоторунно завитую, –

Жалею, что не ворочу

Любовь, придуманно святую.

Не удержавшимся на гриве  

Нужны ли памяти хвосты?

Прошло семь лет после разрыва.

Лишь в снах моих все ты, все ты...

...Женился, доченьку качал,

Водил экспрессы, вел уроки,

Стихами душу облегчал –

И в них тобою жили строки.

            Золу над прошлым ворошил

            И обжигался прошлым больно,

            Но это значит – тем я жил,

            Что шел к тебе непроизвольно.

...Нельзя вернуться никогда

В часы, которые пробили.

Но как мы любим те года,

Но как мы любим города

В которых нас любили!

Правда

Параллелью неслабой

Незабвенен завод.

Будто яростным слябом

Слепо правда идет.

            Правдой очи исколешь,

            Столько душ обожжешь.

            Разглядишь на контроле –

            Черно-стылая ложь...

 

* * *

Волчья престижная шкура

Зорко у кресел живет,

Хищная в клочья натура,

Ночи не спит напролет.

            В сон загляну лишь вполглаза –

            Вымахнет в ноги столу

            И захрустит каждым пазом,

            Каждой дощечкой в полу.

Заворошится за шторой

В долгой тоске о родном,

Воем ударит матерым,

Лес углядев за окном.

            Правда ль? –

С такой верхотуры

Бросишься к форточке сам.

По одиночеству шкуры.

Глядь! –

По седым волосам.

О счастье

Мы и не знали его, лебединого.

Было людское – семья, как семья.

Бах!..

Ни она – и осколка единого! –

Не подбирала, ни я. 

            Хоть бы людского, зачем лебединого?

            Сплетни соседи сплетали:

"Ах, ох!.."

            Только никто – и осколка единого! –

            Не подобрал, не помог.

Ты

Пряники манят, пугают Кнуты.

Ты подрастаешь меж ними как Ты.

Только поднялся – Другой тут как тут:

Пряник – не Пряник, и Кнут – да не Кнут.

            Страхом прикинется, Долгом, Любовью –

Имя подобное примет любое.

Жить с этих пор ты начнешь для Другого –

И ненавистного, и дорогого –

Жить для Кого-то, работать, любить,

Чтобы для всех Что-то Значащим быть.

Что это? Дедовских темных низов

Или грядущего высшего зов?

Ищешь волшебных зеркал отраженья,

Где вместо истин себя ублаженье,

Где лишь победы, но нет отступлений,

Где Ты святой или, минимум, гений.

Что ж, в зазеркалье одни миражи? –

Мир по ту сторону правды и лжи:

Все только правда, и все только ложь –

Мир чистой веры! Что с веры возьмешь?

            Ты-то что выбрал? Вид мира такого?

Или работу на благо Другого?

 

* * *

Из "трех колец" ударил влет

В подкрылье кряквы резвой дробью.

Подранок – бульк! – под ранний лед,

Зарозовевший дробной кровью.

И жарко плакался свинец –

Не он за крюк смертельно дергал,

Ведь сам, как трепетный птенец,

Летать, не бить мечтал с восторгом.

Охотник бил... Рад обладать

Природы таинством, похоже,

Трофей добыл, чтоб доказать –

И мир чудес – реальность тоже.

 

* * *

Не весны почин,

А зимы исход –

Злая память.

Жить – так чином чин,

А как мы... вот-вот –

Не заставить.

И воздушный шар

В безвоздушии –

Разорвется.

И сердечный жар

От бездушия –

Разойдется.

Бесполезный труд

Подбирать куски –

Разве склеишь?

Неизбежный суд.

Избежать тоски –

Вряд сумеешь...

 

* * *

Вам приходилось за бутылкой

Сидеть, стихами говоря,

И знать – под пьяные ухмылки –

Что рассыпаешь бисер зря?

Вам приходилось ли обиду

Таить и сдерживать протест,

Когда кретин с ученым видом

Черкал ваш выстраданный текст?

Но настоящее страданье –

Упреки собственной жены,

Которой мир переживаний

И ваше творчество чужды:

"Почем идут стихотворенья?

Что принесли стихи в наш дом?

Что толку в этом вдохновенье?

Займись полезным ты трудом!"

И день, и ночь все тот же нудный

И потребительский подход...

И без того живется трудно,

И так достаточно хлопот!

И хоть люблю жену сердечно,

Не стану звать ее с собой
В страну Поэзии, где вечно

Царит великий непокой.

Нерукотворные богатства

Давно там ждут, меня маня.

О, как же надобно стараться,

Чтоб к ним прибавить и себя!

Себя? Но вряд ли доведется...

Плодоносить дичком готов!

Ужели людям не придется

Вкусить хоть раз моих плодов?

 

* * *

Поминовение усопших.

Идут средь плит могильных,

Меж кратких трав обильных,

Меж долгих кустиков усохших,

Где сорняки гнездятся густо

И где тюльпанов стрелы

Проклюнулись несмело,

И где уже покойно пусто.

И ни внимания земного,

И ни забот-опек небесных –

Прошло поверх могил безвестных

Поминовений много-много...

Или – или

Пытались "или" избегать?

Чтоб размышленья никакого?

Чтоб правда – правда, лгать – так лгать,

Без, так сказать, болиголова?

Весы иметь не могут вид

Одной тарелки с коромыслом.

               И однополюсный магнит –

Чтоб норд иль зюйд – никак немыслим.

Души магнит – как ни пилили,

А полюсов желаний – два.

Болит весомо голова.

Закон природы – "или – или".

 

* * *

"Чужого не силься понять,

И там понимать нечего, –

Слышу опять и опять

Речь обывателя вечную, –

Откуда бы автору знать

Голые мысли зэковы?

Хочет сиделым он стать?

Или описывать некого?"

И вправду – таким невдомек,

Что можно понять другого,

Что СОстрадать – не порок,

Доброму – нет чужого!

Не обо мне

Среди голов, зело раскудренных,

Повесив сонную свою,

В электропоезде заутреню,

Привычно тесную стою.

              Несемся мы с точильной скоростью,

По моргновениям, не вдруг,

Роняя сна и яви прорости

Из размыкающихся рук.

В бреду колесного икания

Все возвращаюсь в тихий дом,

Где за гардиною миткалевой
Тоскует ждущее с хвостом.

Хлеб

Дающий иногда воронам беспризорным

Приют в груди своей кричит о хлебе:

"Черный!"

А человек, с другими в чем-то несогласный,

Бунтуя, хлеба цвет определяет:

"Красный!"

Привычно сочиняющий сюжет мудреный

Писатель зрелый говорит, что хлеб –

Зеленый.

Предпочитающий ногам плавник дельфиний,

Рукам же – крылья, молча думает:

"Хлеб синий".

 

Пот вытер хлебороб рукою огрубелой:

"Пусть странен цвет, пусть странен вкус,

Всегда  хлеб – белый!"

 

* * *

Быть может, в студии концертной

Вопрос мне будет задан льстиво,

Мол, не могли б сказать конкретно,

Какие любите стихи вы?

            Приснилось как-то на рассвете,

            Что говорю в притихший зал:

            "Стихи люблю... других поэтов,

            Свои? Которые не написал...

Над чем работаю, ответить?

Тружусь... А возгорюсь ли вновь?

Нельзя планировать, поверьте,

Ни вдохновенье, ни любовь...

            Талант? Счастливая способность

            Себя сжигать в таком огне,

            Так осветить иную область

            И так... Но то не обо мне!"

 

* * *

Где относительности мера?

На имя родины Гомера

Семь городов претендовали,

Хвалу поэту воздавали...

Но от случайных провожатых,
Слепой, зависел он когда-то.

            Овидий изгнан был из Рима... –

            Доныне с нами он незримо.

            В чем суть? В его "Метаморфозах"?

            В Октавиановых угрозах?

            Что нам важнее? Прочность крова

            Иль самобытность дела, слова?

Границы стерлись всех империй... –

Не Рая Данте Алигьери.

Круги Чистилища и Ада,

И "Одиссея", "Илиада",

И "Средства от любви" – непреходящи.

Творенья не слепцов, –

Впередсмотрящих!

 

* * *

Пускай иные пишут прозой.

Стихами лучше согревать

Сердца... Сердца и, как морозом,

Летами схваченную прядь.

Судьба несчастного поэта?

А что? – судьба! – не просто роль.

А может, счастье, радость это –

Чужую вычувствовать боль?

Целебной рифмы покрывало

На боль набросить и на зло,

На все... Что в мире ни бывало!

На все, что было и прошло!

 

* * *

Из нетуженых бед,

Из насуженых бед

Ни одна и в стотысячной дольке

Ни от добрых примет,

Ни от злобных примет

Не зависит, пожалуй, нисколько. 

Из огромных обид,

Из догробных обид

Ни одна не зависит, ни крошки

Ни от космоорбит,

Ни от косноорбит,

Ни от черной, тем более, кошки.

И от сложности встреч,

И от ложности встреч

Не зависят любые напасти.

Только лучше беречь,

Сколько нужно беречь

От примет неприметное счастье.

 

* * *

На проводке – изъян изоляции.

Берегись! Обойди, отступя.

Прикоснешься, и ток фибрилляции

Бросит наземь жестоко тебя.

            Варианты? Искать наспех струганный,

            Профсоюзом оплаченный гроб...

            Если встанешь, ­­­­­­­_­­­­­­­– смертельно испуганный,

            Потирая то сердце, то лоб...

Так непрочен покров эпидермиса,

Так отчаянно ты уязвим!

Не хочу похоронного сервиса

И врагам не желаю своим.

            В жизни каждого ждут потрясения

            Посерьезней, чем тока удар,

            От которых нет правил спасения.

Им подвержен и молод, и стар.

Перепало и мне – мама родная!

Старых промахов легок ли гнет?

Жизнь такая несчастьепроводная.

Может, так вас когда-то тряхнет!

Сыновьям

Спасибо, что судьбой не обессынен.

Мои – по стати, речи и глазам.

Хочу вас видеть лучшими, чем сам.

Вы не хотеть вольны.

Как я бессилен!

Желудь

В лесу желтеющем жива

Святыми чаяньями молодь...

Дубы теряли кружева,

И несмышленыш, малый желудь,

Смахнув беретик, сам упал.

Шуршали сплетни корневые.

Как странно – знал, что здесь впервые,

Но – как другой? – все узнавал.

Ростки пронзили высоту,

Пронзено, счастлив, умер желудь.

Права на смерть и красоту

Сама присваивает молодь...           

 

* * *

Стоит безмолвно время.

Свой шумный хоровод

Людское наше племя

Вокруг него ведет.

            Полжизни обалдело

Уже я откружил.

А никому нет дела –

            Я жил или не жил.

Меня устало кружит

По жизни непростой.

Нет, отдых мне нужен,

Но я прошу: "Постой!

            Постой, чтоб осмотреться,

            Понять, куда идем,

            Чтоб разум, а не сердце

            Мне стал в пути вождем".

Но сквозь зубовный скрежет

Кричу напрасно: "Стой!" –

Вопросы так же, те же

Стоят передо мной...

 

* * *

Любовь во взгляде, щедрые цветы.

Сколь отдаешь, столь остается людям.

Жизнь – тело или дух?

Скажи, кто ты:

Яд иль настойка сладкого июля?

Всегда живет венков цветная жесть.

            Громада лет по-летнему теснится.

            Как будто был. Иль будешь. Но ты есть.

            Лег в землю пепел.

Долго ль дыму виться?

 

* * *

Разводимся... Что это значит?

За холодность тем же плачу.

Она с наслаждением плачет.

А я горевать не хочу.

            Так будет всегда, не иначе –

Под туфлей не быть сапогу!

И только, счастливая, – плачет.

А я и того не могу.

Настолько душевно богаче

Иль трюк из набора актрис?

Но как же легко она плачет!

Но как тяжело разойтись.

 

* * *

У буйвола сидела на рогах.

На рог разъединителя взлетела, –

И ток ударил ей в размах

Двукрылья, скрючивая тело.

            И лишь на миг прервался он, –

Едва и свет мигнул в квартире.

И развелось же их, ворон!

А что, случилось что-то в мире?

 

* * *

Жить бы да просто водить поезда,

Длинные долгие, через года,

Зная, – железным движением жив,

Бросить, уйти –

Всей цепочки разрыв.

            Жить бы да ладить прививки в саду,

            Вольно вбирая в себя красоту,

            Зная, – дела всей земли по плечу

Обыкновенному,

Не силачу.

Жить бы да к солнцу сквозь рыжую прядь

Каждое утро с тобой воспарять,

Зная, – не спать до вторых петухов

Завтра и впредь –

Не от бреда стихов!

 

* * *

Походили с ней на работу,

Посмеялись у детской ванны,

Потаскали еду и мебель.

Высоко несясь, разошлись.

И забылись о ней заботы,

И зажили на сердце раны,

И семейного счастья щебень

Был замешан в иную жизнь.

            И сто лет бы с ней не видаться,

            И не помнить сто лет друг друга,

Если б к свадьбе, уже дочерней,

Не сошлись наши сто дорог.

            И не стало с тех пор казаться,

            Что, мол, гонор – моя заслуга.

            Только было б еще терпенье,

            А упрямства – не дай нам Бог!

Самому

А как понимаете вы, педагоги:

"Смотрите не в небо, – смотрите под ноги"?

            Теорию гениев – из нафталина

Иль каждому – знания и дисциплину?

Конечно, в потенции каждый есть личность, –

Натасканный гений – абсурд, алогичность.

            Когда отвечающих правилам ГОСТов

            Сто тысяч талантов, – сто тысяч прохвостов.

С позиций бы крика души или вздоха

Искусство ценить им, – нет, "плохо – неплохо".

            Духовный заряд от прочтенья сонета?

Лишь зависть – "нарушен канон у поэта".

Поэтому, глядя не в небо, – под ноги,

Учите и личностью быть, педагоги.

            Реально все пеги, говаривал классик.

            Как цельною сделать вам группку иль классик?

Здесь мало во внутренний мир углубиться,

Азы приспособив наружных традиций.

            Нельзя самому быть заученно серым,

            А Значащим что-то, Зовущим примером!

Пытайтесь Пытливыми быть, педагоги,

Не в небо, но ввысь прозревайте дороги!

            Пусть будет в труде вашем в виде трамплина –

            Желание Творчества, как дисциплина!

Характер

Я в неурядицах вседневных

Кружусь подбитым дергачом,

Кляня трудов итог плачевный,

А труд, как раз, и не при чем.

            Виной, наверно, мой характер –

            Парадоксально я упрям.

            Пример – люблю сердечный дактиль,

            А сердце вкладываю в ямб.

Что унижает слабых сильный,

Конечно, знает целый свет –

С прямолинейностью фамильной

Я восстаю, себе во вред.

            Неверность женская известна,

            Сам по натуре ловелас –

            Любить и жить старался честно –

            И был обманут в трудный час.

Перемывают кости ближних

За кружкой пива на углу –

Принципиально здесь я лишний –

И вслед грозят согнуть в дугу.

            Нравоучений я банальных,

            Терпеть не в силах отродясь –

            И от родных – удар кинжальный:

            "Иди... подальше, что за князь?!"

Я выбрал сам судьбу такую

И не жалею – проживем!
Хоть смерть свою встречать рискую

С таким характером вдвоем...

 

* * *

Лесы льющихся ветел

Соскользнули в туман.

Облака на излете

Кто-то взял на кукан.

            Улеглись разговоры

            В тишину, как в постель.

            Глянь! – бомбят метеоры

            Неизвестную цель.

Эти мертвые камни,

Эта синяя стынь

Бороздила веками

Довселенность пустынь.

            Мимолетно врезаясь

            В человеческий мир,

            Оставляет лишь зависть
            Непадучий пунктир.

Отгорят метеоры –

Примет пепел земля.

Наобещано – горы.

Что оставлю вам я?

 

* * *

Куда? Не к запаху ли клеверов

Да к пляске солнца на усталых плесах,

Да к звону птичьих утренних хоров

Качу, качу во все автоколеса?

            Спешу! О стекла плющу мотыльков,

            Стрекоз вбиваю в жаркий радиатор,

            Взбодряя зрение, грызу морковь,

            Бодая руль, давлю акселератор.

Зачем? Что в звонких косах на лугу?

Что в грозах, водах и ночах – начало?

Начало! Не жалеть лишь не могу,

Поняв... а лет отпущено так мало!

 

* * *

Что глазеешь-то, в лисьей шубке,

С головой, огневой от хны?

Что кровавишь помадой зубки?

Твоя хищность мне – хоть бы хны!                       

Я и сам – зыркану дуплетом –

Как слепая, пойдешь вослед –

С грешновкусием не по летам,

С нерастраченным бабьим летом,

Перекрашенным в хитрый цвет!

 

* * *

Ждал, не зная, чья ты, чья,

Ждал – образчик мужичья! –

Был ни шаток и ни валок.

Размотала полушалок,

Шубу ахнула с плеча.

Холостяцкий угол жалок.

Засверкала, стрекоза,

В чем-то шорохно-прозрачном.

Что ударило в глаза?

Тело светится, лицо,

Лживый символ вернобрачный –

Обручальное кольцо...

 

* * *

Написано имя твое заглавными бедами...

Мужчины о многом таком туманно не ведали.

            Обмануты были они твоими улыбками.

            Но были любови с тобой не злыми ошибками.

Да грех ли, что в мудрость вжилась не очень глубокую:

Не спрячешь под смехом слезу – и плачь одинокою?

            Мужчины об этом твои дурманно не ведали...

            Растешь из любви – не земли, чреватая бедами.

Санаторий для души

Здесь листья, шустрые бедовые, семейкой

Присели, заняли садовые скамейки,

            Смеясь беспечно парами и в одиночку,   

            Благословляя ненадежную отсрочку

Зимы иль, может статься жаркого кострища,

Которого не лучше мерзкая грязища,

Как будто знают, что им уготовил дворник,

Иль то, о чем грустит согбенный санаторник,

Еще недавний правды, суеты ль поборник...

Без женщины

Славно. Не будит настырная муха,

В кухне ни звяка, ни брызг на полу,

Чиркнутой спичкой ни слова в пылу,

Ни перебранок, обидных для слуха.

            Ночью себя не клянешь – с нею рядом! –

            Что, мол, подарочек выбрал – жену

(Сам! – на кого переложишь вину?),

Полную телом? – не только, – и ядом!

Правда, и снов не бывает хороших.

Может, не помнишь обид, – потому?

И – ни жужжания мухи в дому...

Мало тепла или ссор, или крошек?

Не гасни

С одиночеством, что ли, устал я бороться?

Предо мною ли очередь в тысячу лет?

Наклоняюсь над собственной жизни колодцем,

А воды-то волшебного зеркальца нет.

            Что-то даль-темнота от меня затаила?

            Или зренье подводит, иль впрямь глубоко?

            А быть может, и нет ничего, кроме ила?

            Или зеркальце есть, только в нем никого?

Но когда закрываю глаза утомленно,

Вижу то, что запало, сокрыто в душе:

Ты стоишь, моя девочка, в полночь у клена.

Ничего между нами иль было уже?

            Даже детство – и то где-то там утонуло,

            Даже тропка, которою в школу спешил,

            Даже сам-то, темнее ружейного дула,

            Забываю в ту пору, я жил иль не жил.

Только ты, моя девочка, в полночь у клена,

Только ты воскресилась волшебной водой,

Отразилась в моих зеркалах потаенно –

Будто звездочка в небе... Не гасни, постой!

Карельская береза

И в осень сбрасывает лист,

Как все, дрожит зимой от стужи,

И если ствол ценить снаружи, –

В любую пору неказист:

Не бел, не черен, а – нечист...

            Я в чистый пялился распил,

            В то муравленное богатство,

            Чье погубленье – святотатство

Под фанатичный шабаш пил.

Как сок, узоры сердца пил...

 

* * *

Влюбился снова. Снова?

Попал. Но в глаз иль бровь?

Любая – не от слова

Сердечного –

Любовь.

            Кто? Зряча, не слепая,

            Не зряшна меж людьми.

Но... Далека любая

От лю′бой!

От Любви...

 

* * *

Деревья звездные плеядами повисли.

Иду под небом, зажигая мысль от мысли,

Как сигареты друг у друга выпивохи,

А то – нетленны, что ли? – гаснут, словно вздохи

Меж первым и последним шагом тихой ночи.

Ведь одинокому знакомо, между прочим –

Идти и ожидать, что остановит кто-то...

Спросить огня. Иль дать. Иль поболтать охота.

 

* * *

Не любовь, – любованье такой,

Вне одежд, вне забот, вне фамилии,

С междуножьем, прикрытым рукой –

Пятипалой увядшею лилией.

            Не надежда, а вера, что там –

Мира плотского происхождение.

Не молитвой, – любовью воздам

Всем обрядам у храма рождения!

 

* * *

Не глупо ль восклицать, – кто выдумал все это:

Игру излучий вдоль железного дуплета,

Путь легкий паровозу и барану в стаде

(Ведут вожак и рельсы спереди и сзади),

И замыкаемость путей постыдной ленью,

И пресмыкаемость людей почти тюленью,

Лунающее эхо в нежити подлунной

И глупой-глупой жизни равенство с разумной?

Фотография

Снимок любительский. Лен теребя,

Ты улыбаешься, русоголова.

Зáлило солнце и лен, и тебя,

Льется из карточки светом былого.

            Солнышко, так от тебя удален,

            Разве я прежнего помнить не должен?

            Хочется так растрепать этот лен,

            Хочется каждую прядку продолжить,

Чтоб от последних уйти телеграмм

К первой бессвязности клятвенных писем.

Словом, вернуться в твой солнечный храм,

Где от улыбки одной был зависим...

 

* * *

Боль молодая ломала.                                            

Старой, стрекучей страшись

Боли, которою мало

В юности мучила жизнь,

            Боли глубокой, которой

            Мало ушибов и ран,

            Боли не грубой и скорой,

            Бьющей, как стену таран, –

Боли, которая – память

Лишь о здоровье былом,

Боли, способной ужалить

И обескровить потом,

            Тусклой, тягучей, остылой,

            Стонуще долгой, как нож,

            Верной тебе до могилы –

            Не обдуришь, не уйдешь...

 

* * *

Сто у горя ушей,

Сто у горя когтей –

Растопырены все

Да на ближнего.

            Горе крохи отдаст,

            Счастье стены создаст –

            Проходили бы все,

Нету лишнего.

Горе некуда деть,

Счастьем страшно владеть,

Но лишиться страшней –

Даже бывшего!

 

* * *

Не одомашненность нужна,

В которой можно отогреться,

Не только теплая жена,

Но понимающее сердце:

            Чтоб от страны житейских дел

   Была союзной мне границей;

   Чтоб я писал, когда хотел,

            И мог неписаным делиться;

Чтоб родилась любовь и связь

Умов и душ; чтоб, словно милость,

Из умных далей возвратясь,

Я обретал простую близость;

            Чтоб, если раньше упаду,

            Поддавшись времени и бедам,

            Осталась, с памятью в ладу,

            Моим – во всем, во всем – полпредом.

Не уходи

Солнце, стой, подожди, провожать не готов

Неусталую совесть я в темень.

Только-только и выучил несколько слов,

Чтоб с тобой говорить или с теми,

Кто душой наделен в представленьях людских:

С горным склоном, травой, водопадом, –

Чтоб их мудрость не глохла в тисках городских,

Чтоб не кончился день мой разладом.

            Солнце, стой, подожди, чтоб узнать я успел,

            Как же спать можно там, успокоясь,

            Где бессонница совести – это предел

            Многих дней и где день – это совесть.

Снова бы

Если человек дотронется до другого, счастливого,

 то частичка счастья передастся и ему.

Восточное поверье.

Смотреть на бронзового Будду

И размышлять о счастье буду...

            Смотреть на жирненького бога –

            И осуждать себя нестрого

За нелюбовь к смиренью плоти

И за добытый хлеб не в поте,

И за уход со стуком дверью,

И небрежение к поверью...

Смотреть на Будды многорукость –

И понимать былую глупость:

            Потомки многих моногамий,

            Не многих трогаем руками.

А счастье – снова бы влюбиться!

Дай руку – вот его частица!

 

* * *

Белизна невыносима,

Чистота недорога, –

Месяц март, сменяя зиму,

Наступает на снега.

            Верен истине исконной –

            Красоте миры спасти, –

            По своим несет законам

            Грязно-талое в горсти...

Задохнется грудь до боли,

А тропинка не крута.

Пробудившееся поле.

Солнце с неба. Красота.

 

* * *

Жизнь моя – до чего одинокая женщина,

Как испуганно ищешь себя, до конца,

По ночам – как во мне – кружишь в башне бревенчатой,

Между век – на рассвете –

Сбегая с крыльца.

            Так и льнешь, умоляя о новых исканиях,

            Умолчаниях жадных, сведениях рук.

            Что могу? Разве вправе простыми руками я

Прикасаться к чему-то

Святому округ?

Я бы выдал тебя за Такого Таковича

И повез, разодетую, в мир молодой,

Только жаль: не разъять нас, притиснутых горечью,

Не разлить нас, негреющих,

Пришлой водой.

            Да, никто по ночам так не будит объятьями,

            Как умеешь лишь ты, моя верная жизнь.

            А испуг можно вылить, отвесть и заклятьями.

            А в душе, если хочешь

Кружиться, – кружись!

 

* * *

Думалось раньше, что чаша терпенья –

Невероятно огромный сосуд.

Но, вероятно (что понял теперь я), –

Это всего поэтический труд.

            Думалось раньше, что звон колокольный

            (Чем не свободный в пространстве полет?)

            Всем окружающим радость дает.

            Только поэт ударяется больно,

            Бьется ритмично, почти колокольно,

            Прежде чем слово свое издает...

Приворотная

Кто знает – счастье иль беда –

Глотками звездная вода,

Зубовно льдистая, ломотная,

Неотвратимо приворотная?

            Хмельно плутает коляда.

            Под звезды ставится вода,

            От глаз и гласа ограждается –

            Так зелье звездное рождается.

Зачем тащусь в ночи туда,

Где то ли счастье, то ль беда

Воды погибельно пригубленной

Из рук жестоких, но возлюбленных?

 

* * *

На юг улетая, кружили, кружили

Над легкой палаткой моей журавли
И то ли о летах летящих тужили,

А то ли боялись чего-то вдали.

            А может, курлыча о трудностях дали,

            Вразмах проверяли крыло вожака?

            Иль тайные мысли мои осуждали,

            Тащить не желая на Нил чудака?

Откуда донесся горелого запах...

И начали тучи тягучий обстрел,

И съежилась остро палатка в накрапах.

В пустынное небо смотрел я, смотрел...

 

* * *

Она пришла ко мне, любовь другая.

Люблю, сомнения превозмогая.

Зачем она белее и моложе,

Зачем она правдивее и проще той?

            А впрочем, та была сначала тоже

            Правдива, подкупала простотой...

* * *

Отрадно, сбежав из шуршащего ада

Набросков, начатков, готовых страниц,

Вдыхать горький дым посреди листопада

И сладостный запах корней и грибниц...

            Но остро манит из янтарного царства

            Обратно к сомнениям белым, туда,

            Где ждут, как судьба, и боязнь, и бунтарство,

            Года непризнания, годы труда...

Единоборство

Я с работы спешу, как всегда...

Вот распахнуты двери квартиры.

Тишина. Лишь мяукнут шарниры,

Пискнет плинтус да взвоет вода.

            От тебя ни звонка, ни письма.

            Нет и фото. Ты, как невидимка.

            Но уход – не конец поединка,

            Затяжного, как в тундре зима.

Не разувшись, хожу по ковру.

Мне ль жалеть о совместном немногом?

Позвонишь под нелепым предлогом.

"Нет, не ждал... Ну, как хочешь..." – совру.

Лишний?

Седьмым козленком – бряк! –

Исходит лишний час

К исходу сентября

Из ходиков на нас.

Как в сказке – хлоп! – указ,

И – неучтенный час.

Его б тебе отвез,

            Но части для колес

            Трухлявятся в лесу.

            Нести – не донесу.

Его б тебе прислал, –

Почтовый персонал

Твердит на то одно –

Истек ваш срок давно,

А час всему есть свой.

И прав, хоть волком вой.

Весны златой запас,
Он все дороже, час.

 

* * *

Как можно сегодня представить, чтоб сына

Я выгнать разутым мог прямо на снег?!

А отчим когда-то... Под крышей овина

Иль в будке собачьей бывал мой ночлег.

            И в серое утро пред тем, как проснуться,

            И в голоде-холоде белого дня

            Душой трепетал я: "Не выть! Не согнуться!

            Где мама? Где Бог? Не оставьте меня!"

Как стала неважной одетость-обутость,

Как был обесценен червонец в медяк,

Ужель превращала фашистская лютость

Безжалостность эту к ребенку в пустяк?

            Ужель шли так тягостно, неускоримо

Жестокие будни во время войны

            По каждой душе, – только кажется – мимо?

Слепая жестокость без явной вины?

 

* * *

Ужель пора? Дела итожишь?

Нашел себя? Иль все не можешь?

Нашел? Достиг?

Поймал жар-птицу?

Тогда пора...

К другой стремиться!

 

* * *

Вне себя, вне слов и грусти

В лодку втиснете меня.

Пусть она стремится к устью –

То ли речки, то ли дня.

            Пусть плывет, не доплывает –

            Что за дело-горе вам?

            У кого что убывает?

            Лишь барашки по волнам.

Пусть не будет в лодке весел,

Пусть оборваны рули.

А в душе – ни зим, ни весен,

А ни злобы, ни любви.

            А ни столько, ни полстолька!

            ...Где-то нет и нет кольнет –

            Посмотреть бы, не к истоку ль

            Снова лодка приплывет?

 

* * *

Этот уличный клен

Обкорнали весной:

Он давно отлучен

От свободы лесной.

            Но от прежних корней

            Он побегами жив.

            А у них все красней,

            Золотистей отлив.               

Оттого, что листва                          

Каждый лучик хранит,                   

Проскользнувший едва                   

Сквозь дымы и гранит,                   

            Оттого, что он здесь           

И росиночке рад...

Понимать, что ли – спесь

            И гордыня в наклад,

И внимать мелочам

Надо, словно речам?

Нет, не в них закален          

Конопатенький клен.

            Ты за корни держись

            В этом злом городу!

            ...Кленовая жизнь

            Без родни на роду.

 

* * *

Ты и я, и речное литье.

Ты и я, и луновая талость.

И дыханье твое и мое.

И дорога в грядущую сладость.

            И дороги впадают в конец.

            Чтоб опять их могли повторить мы:

            И двойное теченье сердец,

            И согласного таянья ритмы.

 

* * *

Очень многого я не умею –

Ни выращивать хлеб, ни играть,

Ни других сокрушать, а прямее –

То умею лишь сам умирать!

            Как? Словами осыплюсь, что колос,

            Мрак приму от своих же речей,

            Погружаясь по горло, по голос

            В книгу-гроб, только мой и ничей!

Вдруг

Облюбуешь теплый камень,

Вспорешь лескам струю.

День-деньской она, дисканя,

Льется в думушку мою –

            Вдруг от пристального взгляда

            Остановится вода,

            И умчатся все неслады

            С берегами в никуда?

Эксцентричность? 

Ее не встретил на земле,

Нет половинки мне и выше:

Крутился бесом на юле

И в Интернете рыскал "мышью".

            Где exit?.. Лишь освоил entеr

            В любовь, как в секс на дармовщинку.

            Все больше становлюсь я центром,

Входя бесовски под сурдинку

В несуженые половинки!

 

* * *

Последний шаг. Последний вечер.

Последний час. Последний взгляд.

Сквозит в словах подобных ветер,

И листья на землю летят.

            Осинный трепет в перелеске,

            Пунктир оконный в поездах

            И стылый омут в лунном блеске

            В подобных чудятся словах.

А сердце верит в чьи-то бредни

И в предсказания невежд,

А сердце верит: за последним –

Начнется что-то из надежд...

    

* * *               

                                                      Что делать, что делать, но близится срок:

           Отъездила жизнь, и по курсу – лишь нежить,

   Где нечем путем закалять нас и нежить,

Где лишь тупики всех знакомых дорог,

    И счастье неезженных больше не впрок...

 

 

Трехстишия                                                                                                                

   Хочешь описать:

                                                  Дурь, умность, ностальгию, –

                                                  Примерься к хокку.

 

Слышишь, кукушку?                            * Слышишь, видишь

Сбился со счета к досаде.

Или так лучше?

*        

Слышишь, падает

На землю снег в тишине,

Видимой ясно.

*                                      

Слышишь, так будет,

Даже если не будет –

Гуд пчел возле лип.       

*

Вот нищий сидит,

Перед ним две шапчонки.

Открыл филиал.

*

Плеск волны – уход –

Цезура – снова плещет.

Гекзаметр моря.       

*

Стволовой метод

Абортов на запчасти.

Киллер без ствола.

*

Голь корней сосен

В обрыве. Вверх или вниз

Струится время?

*

Пластик, побулькав,

Лижет перронную пыль.

Ушли поезда.

*

Трубы печные

О крышах позабыли.

Тянулись к войне.

*

Над ветрами дождь.

Под ветрами тьма. Хлещут,

Не любят меня.

*

– Гена, ты гений.

– Нет, Ким, ты. – "Нет, ты"! – "Нет, ты"!!

– Нет, ты!!! – Бац, бац, бац…

*

Поезд пер в гору.

А светофор ему – крась!

График – на хокку.

 

 

Наркотики – взрыв                               * Дурь

Свободы вне времени.

И вне закона.

*

Наркоохотник        

Урвать в свою утробу

От серых масс нас.

*

Верит в реальность,

Представленную дурью.

Неадекватно.

*              

Деньги – дурий бог,

Возможность притворяться

В гонке за кайфом.

*

Я не такой, как…

Дурь умело к дну манит

На счастье падких.

 

 

Слышишь: звук, запах,                                * Он и Она

Вкус, взор, осязание –

Для тебя одной!

 

*

Любовь чем не свет.

Счет за свет – узы брака.

Свобода во тьме?

*

С женщиной счастье?

Нет моей – от плоти плоть.

Толпа половин.

*

Вернисаж любви.

Все мы в жизни прекрасней,

Чем после нее.

 

 

Война да тюрьма?                                       * Ностальгия

Есть третий дом казенный.

Эмиграция.

*

В чужой сторонке

Поплакаться хочется.

Нету жилетки.

*

Посреди дорог

Крест, могила чужая.

Где не ждут меня.

*

Не тоскуй, к чертям

Всегда успеешь в гости.

И даже к Богу.

*

Слышишь, "никогда"

Пресекает нитку слов

Везде навсегда?

 

Жизнь идет вниз по                                 *Умности

Вверх идущей лестнице.

Палиндром судьбы.

*

Властвует время

В мире триумфов и бед.

Тик-так, все тик-так…

*

Жизнь – кругогонка,

Цель которой забыл ли,

Не знал никогда.

*

Самоубийство –

Попытка последней лжи,

Что ты был сильным.

*

Мы все любим жизнь,

Кто сколько бы ни прожил.

Не смерть смысл жизни.

*

Не дарите вы

Икебану матери,

Не япона мать.

*

Жизнь никчемная –

Дурачков с глупцом рожать.

Нужна лишь смерти.

*

Бестварность Творца –

Мечта творящей твари.

Искус искусства.

*

На добром слове

Кому и не спаси Бог.

Ныне и присно.

 

Содержание

Шипы двадцатого

                                                                                       

Бренд Сивой Кобылы..................................................

Балабасни.....................................................................

‚                                                                                                      

Атавизмы и новости....................................................

Сюитá сует ..................................................................

ƒ                                                                                                      

Не имей сто друзей.....................................................

А имей сто подруг......................................................

„                                                                                                      

Шедеврализмы............................................................

Крестики-нолики....................................................…

…                                                                                                             

А у вас все дома?....................................................…

Из сафьянных портфелей..........................................

 

Розы двадцатого

Пробуждение……………………………………………….

Высокая форсировка……………………………………….

Инерция………………………………………………….….

 

         Литературно-художественное издание

      Стефанович  Эрнест  Александрович

Зря не зря (сборник)

 

           УДК– 882–1

 

       Редакция, набор, макетирование, художественное оформление автора.